Фабиола или Церковь в катакомбах. Повесть из эпохи гонения христиан
Шрифт:
Но оставим Фульвия в его беспокойном сне и вернемся к другим нашим героям в дом Фабия.
Когда Сира услыхала стук закрывающейся за Фульвием двери, она задержалась на минуту, чтобы овладеть собой и, укрепив себя молитвой, вернулась к своей слепой приятельнице. Цецилия закончила свой скромный ужин и терпеливо ожидала Сиры, которая, войдя к ней, продолжила приятельскую беседу. Потом Сира принесла воды и по обычаю христиан омыла ей руки и ноги, расчесала волосы и заплела их. Сира была немного старше своей знакомой, но относилась к ней с большим уважением и так ласково разговаривала с ней, что они были больше похожи на мать со своим ребенком, чем на невольницу с нищенкой. Приятельница же Сиры казалась такой счастливой и веселой, что та не спешила заканчивать
Фабиола со слезами на глазах отступила назад и тихонько прошептала Агнессе:
– Я должна уйти. Эта девушка, как тебе известно, убедила меня сегодня в том, что невольница может быть умна и иметь чувство собственного достоинства, а то, что мы сейчас увидели, доказывает, что у нее есть доброе сердце. Два часа тому назад, когда ты спросила меня, люблю ли я свою невольницу, я удивилась этому вопросу, а теперь мне кажется, что я могу полюбить Сиру. Теперь мне жаль, что я согласилась расстаться с нею…
Сказав это Фабиола удалилась, а Агнесса вошла в помещение, где находились Сира и нищенка и, смеясь, сказала:
– А! Наконец-то я раскрыла твою тайну, Цецилия. Значит это та самая приятельница, которая приносит тебе свою пищу и которая, как ты говоришь, настолько хороша, что ты не хочешь даже попробовать в моем доме предлагаемого тебе кушанья. В сущности, это кушанье не так хорошо, как ты говоришь, но я должна признаться, что ты попала на лучшую хозяйку, чем я.
– О, не говори мне этого, милая госпожа, – отвечала слепая, – я ручаюсь, что моя пища гораздо лучше. Ты имеешь возможность делать добрые дела, а бедная невольница может делать их только тогда, когда встретит какое-нибудь несчастное создание, беднее себя; вследствие этого, как она сама, так и эта мысль делают ее угощение вкуснее, чем твое.
– Ты говоришь правду, – ответила Агнесса, – я очень рада, что застала тебя в ее обществе; ты услышишь добрые вести, которые я принесла для Сиры, они тебя тоже обрадуют… Фабиола согласилась уступить ее мне… Теперь, Сира, я буду твоей и возьму тебя завтра с собой. Ты будешь совершенно свободной и дорогой для меня сестрой.
Цецилия от радости захлопала в ладоши и бросившись на шею Сиры, воскликнула:
– О как это будет хорошо и как ты теперь будешь счастлива, моя дорогая Сира!
Но Сира смешалась и отвечала дрожащим голосом:
– Добрая, милая госпожа, какое великое благодеяние с твоей стороны обращать внимание на такое существо, как я! Но прости, если я осмелюсь умолить тебя оставить меня тем, чем я была до настоящего времени… Уверяю тебя, дорогая Цецилия, – прибавила она, – что мне хорошо живется у моей госпожи.
– Но почему же ты хочешь остаться у нее? – спросила Агнесса.
– Потому, – отвечала Сира, что лучше быть верной слугой Богу и покоряться тем обстоятельствам, какими он наградил меня… Конечно, я не родилась в таких условиях, в которых теперь нахожусь по чужой воле, тем не менее…
Рыдания прервали ее слова.
– Мало помалу я все больше убеждаюсь, – продолжала она, – что Господь видно желает, чтоб я служила ему на этом поприще, поэтому могу ли я желать перемены своей жизни?
– Хорошо, – живо сказала Агнесса, – в таком случае мы можем условиться: я не уволю тебя и ты останешься моею рабою, тогда это будет одно и то же.
– Нет-нет, – отвечала Сира с улыбкой, – и этого быть не может. Учение нашего великого апостола говорит нам, что слуги должны повиноваться и зависеть от своих господ, не только тех, которые хорошо
Агнесса была почти убеждена в этом и поэтому еще более желала завладеть этим сокровищем добродетели.
– Я вижу, – Сира, – сказала она, – что никакие слова не могут разубедить тебя; но этим ты затрагиваешь мое самолюбие. Понимаешь ли, я хочу иметь тебя при себе, чтоб усовершенствоваться и идти по твоим стопам. Такую просьбу ты не можешь отвергнуть, Сира.
Ты не можешь быть самолюбивой, отвечала Сира, – что же касается твоей просьбы, я обращусь к тебе самой. Ты знаешь и любишь Фабиолу. Это – благородная душа, обладающая светлым разумом и совершенством… О, если бы всевышний господь помог нам просветить ее душу светом правды! Эта добрая госпожа, соединяя в себе все лучшие качества, все перлы добродетели, которые только мы умеем ценить, была бы хорошей христианкой если бы…
– О, говори, говори, дорогая Сира, – с восторгом воскликнула Агнесса, перебивая ее, – питаешь ли ты надежду?
– Молюсь о том каждый день и каждую ночь. Это единственная моя мысль и цель моей жизни… Я давно уже пробую обратить ее внимание на мою терпеливость уступками и теми разговорами, один из них ты слышала сегодня, а если все средства будут истощены, у меня останется еще одно.
– Какое? – спросили обе девушки.
– Отдать свою жизнь за ее обращение. Я знаю, что такая бедная невольница, как я, не может надеяться на мученичество, но, говорят, что скоро настанет время ужасного гонения и тогда, быть может, палачи не оттолкнут и такой малой жертвы, как я… Да будет Его святая воля! Моя жизнь в Его руках, – но, дорогая и наилучшая моя госпожа, – воскликнула Сира, падая на колени и орошая руки Агнессы слезами, – не становись между мной и этой добычей.
– Ты победила меня, сестра Сира, ответила Агнесса, – и с настоящей минуты никогда не называй меня госпожой! Останься на своем месте, потому что ты, вооружившись добродетелью, должна победить Фабиолу. Она чрезвычайно высока для такого маленького и ничтожного кружка, как мой дом.
– А я скажу вам, – серьезно прибавила Цецилия, – что на совести Сиры лежит что-то недоброе. Она сказала сегодня вечером большую ложь.
– Какую, моя милая обличительница? – смеясь, спросила Сира.
– Ты сказала, что я лучше и рассудительней тебя, потому что я не хотела есть твоих лакомств, которые хоть и льстили мне, но принесли бы ущерб для моей умеренности, между тем, как ты сама жертвуешь своим счастьем и свободой и желаешь даже отдать свою жизнь для спасения лица, которое тебя тиранит и мучит. И как ты могла это сказать?
В эту минуту вошел слуга и сказал, что носилки Агнессы ждут у дверей, если бы кто-нибудь мог видеть трогательное прощание трех приятельниц: богатой госпожи, невольницы и нищей, то наверно воскликнул бы: «Смотрите, как любят христиане друг друга!»
VIII
Окончание первого дня
Если мы задержимся на минутку у дверей с целью посмотреть на удаляющуюся Агнессу услышать ее разговор с Цецилией, выслушать ее просьбу позволить проводить себя домой одному из слуг Фабиолы, потому что было уже темно. Мы бы увидели, как эта просьба Агнессы рассмешила слепую девушку, ведь для нее не имело никакого значения, день это был или ночь; она же была проводником в темных катакомбах, так же хорошо известных ей, как улицы Рима, по которым она проходила в любое время суток. Если же после этого мы вернемся в дом, то увидим, что там царит суматоха. Невольницы со светильниками суетятся, обшаривая все уголки дома, ищут некую потерянную вещь. Ефросиния требует, чтобы потеря была найдена, но – увы, на не находится… Наконец, поиски были прекращены.