Фабрика звезд по-русски
Шрифт:
С утра Дмитрий занял позицию около соседнего с клевцовским подъезда. Автомашина была на месте. «Надо же, ему, паразиту, почему-то колеса не прокалывают, — подивился Совин. — И тачку не угоняют. Платит, наверное, тутошним бандитам…» Дмитрий слышал, что существует такая практика: за деньги можно договориться о том, чтобы машину не угоняли и не уродовали. Как бы там ни было, машина стояла целехонькая и ждала своего толстого хозяина.
Толстый, судя по предыдущим наблюдениям, вел довольно богемный образ жизни. Во всяком случае, до сих пор в раннем просыпании
Но после чашки кофе и пары чашек свежезаваренного чая несколько пришёл в себя. Жизнь казалась уже не столь пропащей. За окном светило солнышко. В кустах активно и жизнерадостно чирикали невидимые Совину пернатые. И Дмитрий тронулся в путь. И благополучно завершил его у нужного дома…
Надиров был собран и, как обычно, молчалив. Дмитрий подошёл к нему, когда Сашка запирал машину. Они молча поднялись на нужный этаж. Механик поколдовал над замком, и дверь открылась. Иного результата Совин не ждал и совершенно не удивился. И внезапно вспомнил, как однажды, зная удивительные таланты друга по части всевозможных замков, спросил у него: «Сань, а чего бы тебе квартиры не пограбить? Работы всего ничего, а прибыли куда как больше. Замок-то, ты любой вскроешь…»
Вопрос он задал полушутя, а вот ответ получил лаконичный и совершенно серьезный: «Нельзя. Нехорошо…»
Квартирка была ничего себе такая. И в смысле отделки, и в смысле мебели, и в смысле светильников-холодильников-микроволновок-аудио-видео и прочего. Но на разглядывание времени не оставалось. Следовало пристроить «жучки», коих было три.
Итак. По капле суперклея на поверхность этих устройств. И первый — за шкаф в кабинете. Второй — за батарею на кухне. Третий — за вешалкой в коридоре. Отлично! Уходим!
Ушли. И дверь закрыли. Сели в машину.
Нелегкое и не очень-то приятное шпионское ремесло!..
«Э-ге-гей! Привыкли руки к топорам! Только сердце непослушно докторам. Если иволга поет по вечерам. Лесорубы!..» — Очень кстати вспомнилась Дмитрию эта песня из советских времен.
Да, к топорам привыкли руки. К клавиатуре компьютерной привыкли. А вот к установке подслушивающих устройств в чужих квартирах не привыкли, отчего изрядно дрожали. И адреналинчик по телу бегал. И сердечко постукивало изрядно. «Шпионы» посмотрели друг на друга и … Смехом это назвать никак было нельзя. Ржаньем, пожалуй, можно.
— Это нервное, — отсмеявшись, объяснил приятелю Совин. — Заплати налоги и живи спокойно.
Сашка откликнулся, и они минут пять рассуждали о непосильном налогообложении индивидуальной трудовой деятельности секретных агентов, разведчиков и шпионов в деле торговли государственными тайнами. По всему выходило, что гостайнами торговать невыгодно: налогами задавят, штрафами задушат…
Поржали — отошли немного, успокоились. Покурили,
«А я не вижу причин, по которым благородный дон не мог бы поехать во Владимир», — вслух, почти цитатой из своих любимых Стругацких ответил на свои же размышления Совин. Необходимо было как-то отвлечься от тягостного состояния, не проходящего с того момента, как Дмитрий узнал о смерти Нины Власовны. Дорога для этого подходила как нельзя лучше.
Ещё лучше подошла бы встреча с любимой женщиной, но мысль о том, что для Татьяны встреча с ним, с Совиным, может представлять опасность, приводила горе-сыщика в ужас.
Совин покидал в машину рыбацкие принадлежности, термос, тёплую одежду, всё своё оружие. Сказал «поехали» и махнул рукой. Как Юрий Гагарин в песне…
Трасса была загружена до безобразия. Трудовые массы москвичей уже после обеда в пятницу стремились из столицы на свои дачные участки. Иные аж за сто и более километров. И скорее всего, не отдыхать, а работать: копать, пахать, боронить и сеять. Или ещё вот: заниматься вспашкой зяби. Что такое «зябь», Совин не знал. И по своим внутренним причинам не залез даже ни разу в словарь Даля, чтобы выяснить значение этого слова. Дмитрию нравилось, что малопонятное слово несет в себе загадку и одновременно некоторый сарказм в отношении самого Совина, не любящего ни пахать, ни сеять, ни «поднимать зябь».
Загруженность трассы Совина по-своему устраивала. Водитель из него пока был так себе, и ехать в общем потоке, с заботой только о том, чтобы выдержать дистанцию, было вполне удобно. Так и продвигался он со средней скоростью шестьдесят километров в час, слушая Высоцкого и ни о чем не думая. Миновал границу Владимирской области и уже посматривал по сторонам, выискивая приличную, но глухую дорогу в сторону, когда заметил на обочине двух, голосующих девчушек. Остановился, открыл заднюю дверцу.
— Вам куда, девчонки?
— Дяденька, подвези до Покрова.
— Садитесь.
Девчонкам было лет десять-восемь. Плохонькие платьица, грязноватые и изрядно потертые джинсовые курточки.
Совин на ходу залез в лежащую рядом сумку и протянул девчонкам пачку печенья и двухлитровую бутылку газировки.
— Угощайтесь.
На заднем сиденье зашелестели оберткой.
— Сёстры?
— Угу, — подтвердили сзади набитыми ртами.
— А в Покров зачем?
— На бензоколонку. Денег на хлеб просить.
Совин резко ушел на обочину и остановил машину. Едущий следом «жигуль» возмущенно просигналил, а водитель беззвучно проартикулировал губами что-то непечатное.
Дмитрий закурил и повернулся к сестрёнкам.
— А вы откуда?
Девчонки отвечали спокойно и по-деревенски обстоятельно.
История их была проста и типична для нынешней российской провинции. Семья Ивановых — уж куда типичнее, с такой-то фамилией! — жила в небольшой деревушке в десяти километрах от трассы. Отца-механизатора пять лет назад свела в могилу водка. Остались больная мать да четверо детей. Младшая родилась уже после смерти отца.