Фабула. Монология в двенадцати меридиях

Мощук Игорь

Тот день, который мы наметили с Димой для поездки в Кирилловское, был дуальным, словно сердце красавицы. Я садился в электричку на Удельной под проливным дождем, а уже в Зеленогорске лицемерное солнце вылезло из-за благородной тучи и блестело теперь на мокрой крыше вокзала обманчиво теплыми бликами. Мы договорились, что Миронов подхватит меня в Зеленогорске и мы вместе продолжим наш путь к месту погребения лета, на Антошину дачу.

Дима по своему обыкновению долго тряс мою руку, улыбался и смотрел в глаза. Калибровал, наверное. Сперва решили зайти в магазин. Лужковские были то ли вегетарианцы, то ли еще какие извращенцы от еды, но с некоторых пор перестали кушать мясо и пить алкоголь. Они утверждали, что пища должна быть благой, то есть сделанной с любовью и без насилия. На практике это означало следующее:

меня будут кормить кускусом, тушеными овощами и другой невкусной флорой, если только я сам о себе не позабочусь. Я подумал, что хочу зажарить с любовью пополам большой кусок коровы и съесть его на благо самому себе. Аминь.

В алкогольном отделе случился конфуз. Дима сообщил, что принял очередной зарок – контракт со Вселенной, – строго предписывающий ему полный и окончательный отказ от спиртного. В случае нарушения зарока последствий было бы не избежать. Мироздание накажет. Уууууу. Я не удивился. За последние несколько лет мой друг опутал себя целой паутиной различных зароков и правил. Он отправлял в космос непреложные и ненарушимые обещания взамен на чудеса. При этом меня не покидало ощущение, что там, в эмпиреях, действует что-то вроде арбитражного суда, где можно выиграть дело о нарушении зарока, если суметь найти какую-нибудь лазейку в формулировке. Например, один из Мироновских зароков звучал так: «Если меня сейчас отпустят менты и я не попаду в тюрьму, обязуюсь никогда больше не курить марихуаносодержащие вещества на территории России, кроме тех случаев, когда мне нужно сниматься с более тяжелых наркотиков». Менты Диму тогда отпустили, и он действительно перестал курить, но постоянно задавался разными вопросами. Считается ли JWH марихуаносодержащим веществом? Можно ли покурить в поезде Санкт-Петербург – Симферополь, если знаешь, что до пересечения границы с Украиной не собираешься из него выходить? Казалось, что при наличии на небесах хорошего адвоката можно давать зароки, почти не опасаясь последствий.

Я неожиданно осознал, что на предстоящей вечеринке мне будет просто-напросто не с кем выпить. Какой конфуз! А ведь раньше Миронов умел выпивать. О да! Он делал это истово и беззаветно, словно первый или последний раз в жизни. Много, вдохновенно и однообразно тостовал, а затем, надравшись сверх всякой меры, делал ровно семь шагов на север и падал…

Мы выехали из Зеленогорска около пяти вечера через западные ворота. Дождь окончательно перестал, но полностью забыть его недавнее присутствие не получалось – мир вокруг выглядел болезненно мокрым и блестящим. Миронов сказал, что знает короткий путь до Кирилловского, и мы решили пренебречь банальностью трассы «Скандинавия» в пользу малоизученных сельских дорог.

Диалог не ладился. Взаимно разделяемых интересов у нас отродясь не водилось, мы с первых лет общались только на отвлеченные, общечеловеческие темы. Наши беседы обычно бывали так же абстрактны, как книжка Витольда Гомбровича, которую я пытался читать по пути в Зеленогорск. Попробовал заговорить о своих проблемах с женой, но быстро понял, что Диме это не очень интересно. Нет, он внимательно слушал и даже пытался давать советы, но я видел, что мыслями он далеко. У меня было такое чувство, будто мы с Димой знакомимся заново. Мой друг существовал очень быстро. С ним за две недели происходило столько событий, сколько с другими людьми не случается за год. Это феномен я назвал «необыкновенной плотностью жизни». Дима находился в постоянном режиме метаморфозы, ртутно меняясь чуть ли не ежедневно. Очень часто я ловил себя на мысли, что не виделся с ним всего несколько дней, но передо мной теперь совершенно другой человек. Что уж говорить про полгода. Мы ехали почти молча, обмениваясь малозначимыми словами, которые без малейшего эха полностью растворялись, едва произнесенные. Мы словно принюхивались друг к другу. Я чувствовал себя константной, неким ординаром, относительно которого можно измерить уровень наводнения в Диминой голове. А сам Дима как будто пытался понять, кто же сидит рядом с ним. Есть ли смысл вообще разговаривать с этим человеком?

Только когда мусорный лиственный лес стал сменяться почти карельскими песчаными откосами, я решился спросить Миронова, где же его носило. Общие знакомые сообщали, что он ездил в Индию с целью молчать неделю, сидя на полу в каком-то монастыре.

Я поинтересовался, чего это ему в Питере не молчится, и получил короткий ответ:

– Випассана.

– Что за нахрен? Просто сидишь на полу и молчишь, как Герасим?

– Да там вообще не про молчание, бред это все. Я тоже сначала так думал. Когда записывался, ничего про випассану не знал, кроме того, что надо молчать. Вроде как история про мужество и преодоление себя. Оказалось, это история совсем про другое. Там вполне можно разговаривать и даже нужно.

– В чем тогда пуля?

– Это психотерапевтическая практика. Ее Будда придумал лично. Вся суть в том, чтобы наблюдать за верхней губой.

– Верхнюю губу не видно, – пошутил я, скосив глаза вниз, – хер понаблюдаешь.

– Мысленно наблюдать. Первую неделю практики нужно по десять часов в день фокусировать внимание на движении воздуха в районе верхней губы. Не знаю, почему именно там. Может быть, это особенно чувствительное место, не покрытое одеждой.

– Зачем? – лично я всегда считал другое место наиболее чувствительным. Можно ли его понаблюдать?

– У нас есть два типа базовых реакций. Первая – реакция желания (Дима сделал движение рукой к себе, как бы загребая что-то): «я это хочу». Вторая – реакция отрицания (жест отталкивания): «я этого боюсь». Первое есть источник страхов и фрустраций, второе – источник неудовлетворенных желаний. И то и другое приводит к страданию. А страдание определяет отсутствие счастья, к которому стремится любой человек. Счастлив и свободен только тот, кто ничего не боится и ничего не желает, то есть находится в состоянии наблюдения. Випассана учит наблюдать. Ты начинаешь с верхней губы и концентрируешься на ней. Кстати, довольно тяжело несколько часов кряду сидеть на полу и концентрироваться на губе. Реально непростая работенка. По крайней мере, самая тяжелая из тех, с которыми я сталкивался. Но если получится, начинаешь ощущать свою губу будто бы со стороны, абсолютно отстраненно. К концу первой недели у меня получилось. Когда этот навык закреплен, учишься наблюдать все свое тело, начиная с макушки. Как бы нарезаешь себя на концентрические круги и мониторишь их один за другим, один за другим (движение рукой сверху вниз по лицу).

Мы остановились на абсолютно пустынном перекрестке двух асфальтовых дорог. Во все стороны простирались небо и лес, визуально сочетаясь в пропорции один к четырем. На одной из обочин, в углу, образованном двумя недошоссе, была вкопана деревянная конструкция в виде увенчанного крышей креста. Не знаю первоначального предназначения этого объекта, но проезжающие устроили вокруг него импровизированную свалку. Там, на продуваемом семью ветрами перекрестке, я и поссал. Позволил себе роскошь задумчивого взгляда в прозрачные сосновые дали и вернулся в наш «Джаггернаут» японской сборки.

– А зачем это нужно то? – из Диминого описания мне показалось, что молчать неделю было бы намного полезней, чем заниматься випассаной.

– Понимаешь, – ответил Миронов, – все говно, которое в нас есть, оно из детства. Человека в детстве напугала собака – ну просто облаяла. Он потом всю жизнь подсознательно боится собак, не заводит сам и детям своим запрещает заводить, рационализируя фразой: «А кто за ней будет ухаживать, а?» – эту фразу Димон сказал противным таким голоском, пародируя напуганного в детстве человека. – А собаки, сам знаешь, они благие создания и общение с ними делает человека элементарно лучше. Психотерапевтическое воздействие. У ребенка, росшего рядом с собакой, элементарно меньше шансов по жизни стать мудаком, понимаешь.

– Так-так, – говорю я, думая, что сам вырос без собачки и даже без морской свинки.

– Когда человека в детстве пугает собака, это формирует в его голове устойчивую программу: собака – плохо. В НЛП это называется «якорь», – я закатил глаза. – Сознание и тело связаны неразрывно. Все, что происходит в сознании, отражается на теле, и наоборот. В здоровом теле – здоровый дух. Соответственно, все якоря так или иначе цепляются за разные участки нашего тела. Когда отрабатываешь на випассане эти участки, переводишь их в режим наблюдения, программы разрушаются. Это называется «коллапс якорей». С помощью такой техники можно избавиться от всех комплексов, страхов и привычек нехороших. Укрепить слабые чакры. Можно даже точку сборки сместить повыше.