Факап

Харитонов Михаил Юрьевич

— Не очень много. Но вот то, что он разбил голову себе сам — точно записали поверх обычных воспоминаний. Галакты такое любят. "Пять раз выстрелил себе в голову и выпал из окна", — сказал он таким тоном, как будто кого-то цитировал.

— Ну а книжку кто писал? Всё-таки Антон? — спросил Славин.

— Зачем? Поручили каким-нибудь... вроде этого нашего Каммерера, — махнул рукой Горбовский.

— А что Каммерер? Нормально пишет вроде, — не понял Сикорски.

— Слушайте, а Каммерер на Саракше вообще бывал? — заинтересовался вдруг Славин.

—

Я его свозил, — ответил Сикорски. — Сделал экскурсию. Чтобы ляпов не насажал.

— Ага-ага, — Славин ухмыльнулся. — В его опусе герою забивают пулю в сердце, в позвоночник и две в печень. А он выживает и потом без всякой медпомощи скачет как зайчик. Это вообще кто пропустил?

— Да, смешно вышло, — признал Рудольф. — Мы потом запустили слух, что на Каммерере пробовали новый вариант суперфукамизации. У которого оказались сильные побочки, так что исследования закрыли и засекретили. Через общественников слили вариант, что побочек не было, просто кто-то в Мировом Совете счёл внедрение нецелесообразным. Общественность...

— Скушала и добавки попросила, — закончил Григорянц.

— Слушайте... а чего тогда Антон на Серебряной прятался? — не понял архивариус.

— Да банально, — сказал Сикорски. — Ему впаяли в голову простую резидентную программу: ты во всём виноват, с Земли беги, сиди тихо, всего бойся. Если чего не так — умри. Её-то Сноубридж и ковырнул.

— Ну почему сразу "умри", — не согласился Валентин Петрович. — Вы как-то очень предвзято относитесь к Департаменту. В конце концов... — он прикрыл веки, подбирая аргументы, — этот ваш Целмс был комконовцем. А не галактом.

— Целмс — не комконовец и не галакт. Он изменник, — обрубил Сикорски. — Или дурак космического масштаба. А поскольку он не дурак...

— И всё-таки, что же он такого сделал? — не выдержал архивариус. — Ну вот именно... такого? Построил какое-то фашистское общество?

Сикорски вопросительно посмотрел на Горбовского.

— Скажите ему, Руди, — распорядился тот. — Валентин Петрович любезно согласился на наше предложение. Так ведь, Валентин Петрович?

— Я не хотел бы, чтобы это было воспринято... неправильно, — с достоинством сказал архивариус. — Я никого не предаю.

— Ну что вы, — ласково сказал Горбовский. — Никто не мыслит в таких категориях. Вы повышаете свой уровень в нашей системе отношений. Разумеется, это влияет на ваше положение в тех системах, в которые вы уже входите. Но я уверен, это будет сугубо позитивное влияние.

Григорянц внезапно засмеялся. Все посмотрели на него с недоумением.

— Я подумал, — сказал Арам Самвелович. — Вот если сериал бы снимали. Или книжку писать. Вот это было бы общественности понятно?

Комов сдвинул брови, потом улыбнулся.

— Айзек Бромберг понял бы, — сказал он. — И в своей очередной разоблачительной книжке сделал бы примечание на абзац. Что Валентин Петрович Завадский после нескольких прозрачных намёков понял,

что ему предлагают повышение статуса в нашем неформальном сообществе. И выразил своё согласие, задав вопрос, касающийся внутренней информации. Потому что если он задал такой вопрос — значит, он не боится, что ему сотрут память. Потому что раньше он уже сказал, что...

Горбовский замахал руками.

— Хватит, хватит. Да, очень похоже на нашего Айзека. Только он жевал бы эту тему три абзаца... Руди, скажите ему.

Сикорски смахнул с подбородка невидимую крошку.

— Целмс, — сказал он с видимой неохотой, — построил на Архипелаге хорошее общество. Просто отличное общество. Лучше, чем на Земле. В обоих смыслах.

Завадский замялся.

— Гм... вы что имеете в виду... — он пожевал губами, соображая, — в обоих смыслах, как же это... Ну то есть и для людей... и для вас? — он с надеждой посмотрел на Горбовского.

Тот кивнул.

— Вы понимаете, чем это могло кончиться для Земли? — сказал Сикорски. — Пересмотром базовых вещей, — сказал он, не дождавшись ответа. — Включая социально-экономический строй, общественную структуру и мораль.

— На Тагоре на это не пошли, — сказал Горбовский успокаивающим голосом. — Слишком много последствий. Мы консервативны. Может быть, мы попробуем эту разработку... когда-нибудь потом.

— Когда отделите Внеземелье? — уточнил Сикорски.

— А ведь вам неприятно, Руди, — тонко улыбнулся Горбовский. — Где-то в глубине души вы всё-таки считаете Внеземелье своим. Вы плохой коммунар, Руди.

— Я плохой коммунар, — согласился Сикорски. — Но всё-таки не настолько.

— Имейте в виду, — сказал Горбовский, — что сейчас ситуация висит буквально на волоске. План с разделом сферы Земли был продавлен моей семьёй. Большинство выступает за жёсткое ограничение развития. И я не сказал бы, что вопрос уже решён.

— И почему всё-таки? — спросил Григорянц. — Вы же можете усилить это... — он пощёлкал пальцами в воздухе, — вычислительные мощности.

— Вы сами понимаете, что это тупик. Мы больше не может просчитывать для вас плановые показатели. Даже нашими средствами. Вы вошли в зону неустойчивых решений. Сейчас ваша экономика работает без перебоев только благодаря огромным запасам. Дальше начнутся очень большие проблемы. Но это было бы ещё терпимо. Ваша наука продолжает развиваться. Совершенно непредсказуемо.

— Ты же знаешь, что мы и так уже запретили всё, что только можно, — вздохнул Комов, явно зная, что услышит в ответ.

— Ты же знаешь, что этого недостаточно, — сказал Горбовский. — Совершенно недостаточно.

Комов промолчал.

— То есть, — заключил Горбовский, — выбор таков. Развитие Земли как единой цивилизации должно быть остановлено — в ваших же интересах. Тем или иным способом. Самый гуманный способ — разделение земной цивилизации на достаточно мелкие части. Которым мы сможем помогать, как раньше. Хотя бы какое-то время. Все остальные способы...