Факел
Шрифт:
Так как работник вернулся с работы уставший и нуждался в еде и отдыхе, мама разрешила полдник устроить пораньше.
– И что это тебе вздумалось ехать на какую-то площадку и еще работать там? Расскажи, что делал?
– Разбирал старое оборудование – инструментами. Отдельно складывал гайки, шайбы, винты, уголки и платы с элементами.
Лолка смотрела на него, открыв рот.
– И что, тебе понравилось? – лукаво спросила мать.
– Как-то необычно, – задумчиво ответил сын. – Никогда
Он отпил чаю и поставил чашку.
– В ангаре я был один, большая куча – Монблан таких кубиков, старший объяснил, как их разбирать, техника безопасности, показал, где что лежит, где одежда и все.
– Твои впечатления? Завтра опять поедешь?
– Поеду, – ответил Саша, – а что тут такого? Дело нужное, мне это не трудно, если кто спросит – я уже работаю… на площадке…
– Странно, – сказала мать задумчиво, – мне всегда казалось, что тренировка ума, гораздо важнее тренировки мускулов.
– Я тоже так считаю, но это просто другая работа. Не менее важная, чем умственная. Вот дедушка…
Он посмотрел на Валентина Николаевича.
– … пишет свою очередную монографию и одновременно делает мебель для театра.
– Дедушка у нас чудак, – сказала мама.
Дед вытаращил глаза.
– Наш местный режиссер отчего-то решил, что если актеры будут играть в окружении настоящей мебели, а не декораций, то спектакль получится жизненным, правдивым и актеры заиграют необычайно талантливо!
Она улыбнулась деду.
– Вероятно, это он и сообщил дедушке и тот согласился помочь – изготовить мебель семнадцатого века, которая стояла в усадьбах. Иначе, как чудачеством такой поступок и не назовешь!
Дед слушал ее внимательно.
– Игра артистов весьма слаба, на мой взгляд, играют они, скорее, для себя и никак не для зрителя, отсюда – равнодушие и скука в зале.
Дед обеими руками взялся за бороду.
– Не любят у нас ходить в этот театр, и совершенно зря Валентин Николаевич тратит свое время, расходует свои физические силы, изготавливая никому не нужную мебель. Да, будет сыграна постановка, посредственно сыграна, и мебель эту задвинут подальше, потому, что режиссерский пыл угаснет…
Мать поставила чашку под краник самовара.
– Мне непонятно старание, с которым Валентин Николаевич выпиливает, вытачивает какие-то ножки, к каким-то стульям.
Дед хмыкнул, встал и ушел.
Саша проводил его печальным взглядом.
– Может это и так, – сказал он тихо, – но мне всегда нравится, как дедушка работает, в мастерской приятно пахнет деревом, мне хочется там бывать. Я с тобой не согласен, мама. Человек должен заниматься тем, что ему нравится и хочется делать.
– Может быть, – ответила она, растерянно. – Нехорошо получилось с дедушкой – я его обидела. Пойду, извинюсь, позову обратно…
Она встала из-за стола и направилась в мастерскую.
– Там интересно, Саша? – спросила сестра.
– За
Саша показал, какая бывает гаечка.
– А девочки там есть?
– Завтра узнаю.
– Принесешь мне гаечку или винтик?
– Обязательно! – Саша погладил ее по голове.
Из двери в мастерскую показались мама и дед.
– Все отлично, Екатерина Васильевна, – говорил дед на ходу, – хорошо, что помогли, поддержали деталь… Что касается ваших размышлений о театре, то скорее прав Александр – мне нравится работать с деревом! Не было бы этого заказа – было бы довольно скучновато – кое-какая мелкая работа и все. А теперь представьте себе объем…
Он оставил в сторону остывший чай, и налил себе новый.
– Согласен с вами – успех постановки зависит вовсе не от мебели. Для меня ничего страшного нет, даже интересно – изготовить фасонную мебель, современные станки мало мне помогают, в основном я делаю все вручную. Но главное, – он поднял палец, после очередной моей победы на столярном фронте, монография продвигается быстро и качественно. Вот такой парадокс!
– И мне тоже понравилось работать руками, – подхватил Саша, – работа однообразная, но она будит мысль. Голова у меня занята совсем другим…
– Чем она занята? – спросила мама.
– Тем самым – выбором дороги в жизни.
– Посмотрим на результат, – сказала мать.
Второй рабочий день на площадке начался необычно, потому что позвонила Алла. Визифон коротко прозвонил, что означало видеосвязь, Саша положил его на стол. Голубоватый луч развернулся в объемное изображение Симоновой, она была в халате.
Ах да, понял Александр, у них там еще ночь.
– Знаешь, что Аркадий Петровский будет работать в Академгородке?
– Какой еще Аркадий, – не понял он, – ты о ком?
– Из нашего класса. В Омск он уезжал…
– Помню. А сколько там у вас времени?
– Не знаю я, сколько времени, – раздраженно ответила она. – Я тебе о Петровском, а ты мне о времени… кстати, здравствуй, Саша!
– Здравствуй!
– Ты правду говорил про пуговицу?
– Пуговица на рубашке?
– Ты что, не помнишь, о какой пуговице речь или уже не хочешь помнить?
– Пуговица счастья, что ли?
– Да. Признайся, ты придумал про пуговицу, чтобы погладить меня по руке.
– Ну, придумал…
– Я тебе нравлюсь?
– В нашем классе только красивые девушки учились, – дипломатично ответил он.
– Так тебе и Арбузова нравилась?
– Нет. Все, кроме Арбузовой…
– А Свете Викторовой ты мог бы руку поцеловать?
– Не знаю.
– А я думала, только мне ты хотел целовать…
– Да. Больше никому не собираюсь!
– Спасибо. До свидания!