Факел
Шрифт:
– Что это ты развоевался… в последний день, – спросил Смирнов. – Где ты раньше-то был, с приказаниями своими… за спины прятался?
Морозов махнул рукой.
Зеленоватая гладь фонтана вдруг вздыбилась… водяную гору, как скульптуру, за минуту умяли силовые поля и над водой, задрав голову на тонкой шее, вознесся жираф.
– Водяная скульптура – это класс! – воскликнул Смирнов.
Жираф качнул головой, проливая струйки, и зашагал, не отрывая ног от воды. Целая толпа мальчишек в плавках и трусах, двинулась рядом, крича и хохоча. Один их них,
– Пашка, хочешь на газоне поваляться? – спросил Морозов. – Будешь чистым!
Смирнов покраснел и показал Александру кулак.
Через пятнадцать минут все были в сборе.
– В мое отсутствие Пашка будет за старшего! – объявил Морозов. – Ведите себя прилично!
Чувствуя на себе взгляды ребят, он обогнул фонтан и скрылся в подземном переходе.
В ограде сквера Героев он срезал с клумбы, предназначенной для срезания цветов большой букет красных гвоздик и, переходя от одной могилы к другой, разложил по два цветка, а перед братской могилой – оставшиеся… отсюда хорошо было видно панно, на котором скульптор вырезал в камне революционные события в Сибири. Странно, но среди фигур, он почему-то различал и деда, и отца, и себя рвущихся вперед с винтовками с примкнутыми штыками.
Склонив голову в скорбном молчании, он постоял перед могилой с факелом и пошел к выходу.
Солнце освещало фигуры вооруженных крестьян, солдат, рабочих и матросов.
Купол театра отливал серебром, и все сооружение было похоже на неведомого зверя, припавшего к земле. Колонны были похожи на редкие зубы, между которыми протекали ручейки людей.
По аллеям парка прогуливались молодые люди, женщины с маленькими детьми сидели на газонах, собравшись в кружок – читали стихи и пели под гитару, молодые художники оттачивали свое мастерство.
Александр присел на скамейку – идти внутрь не хотелось. Собравшиеся у входа, поглядывали на большой циферблат, по которому медленно ползли стрелки… еще несколько минут и любители науки и техники будут вынуждены уступить место театралам.
Ребята вышли вместе со всеми.
– Чего не пошел-то? – спросил Смирнов. – Нас подбил слоняться по полупустым залам, а сам здесь – свежим воздухом наслаждаешься?
– Сочиняю приветственную речь – должен же кто-то, кто знает вас с первого класса, вспомнить вехи большого пути… каждому показать его тропинку и мысленно подтолкнуть!
Ребята засмеялись
– Всем показать их дороги? – спросил Пашка. – Ну, ты заврался, Морозов!
– Тяжелая работа – вылепить из ленивого Смирнова подобие крупного ученого… боюсь, дотронется до тебя какой-нибудь настоящий академик, ты и лопнешь, как тот жираф!
Все так и покатились со смеху.
Смирнов стоял бледный, растерянный, сжимающий кулаки.
Стрелки часов
– Идите, – он махнул рукой, – я догоню.
Смирнов рухнул рядом.
– Мог ведь промолчать, Сашка, – простонал он. – Зачем при всех-то?…
Александр пожал плечами и сказал:
– Что раскис, герой? Будешь защищать свои проекты, получишь от оппонентов по-настоящему!
Пашка недобро посмотрел.
– Нарвешься ты еще, Морозов на того, кто тебя вывернет наизнанку – при всех… вспомнишь тогда меня…
– Если впереди, как щит, работа важная будет, отлично сделанная – отобьюсь!
Пашка сник.
Прибежал Лопатин и закричал:
– Скоро спектакль начнется, нас уже с мест гонят!
– Зови всех сюда!
Выпускники вышли из театра недовольные, злые.
– Морозов, что за шутки? Обещал речь со сцены сказать, вот и давай!
– Забыл я, что спектакли-то на большой сцене… надо было на малой – на набережной скажу, пошли к памятнику.
– Я сам залезу, – сказал Морозов, – покажу какая пуговица, чтобы знали потом…
Он быстро забрался по винтовке матроса, ухватился за его руку, подтянулся и провел ладонью по пуговице солдата в шинели нараспашку и так же ловко слез…
– Подходите, ребята за счастьем! – заявил он. – Кому куда – во Францию или в Канаду?
Мальчишки захохотали.
Все трогали ладонь Морозова, а Лопатин даже крепко пожал руку.
Симонова приблизилась, ожидая подвоха, коснулась пальцем ладони, собираясь отдернуть руку, но Морозов оказался проворнее и накрыл ее другой ладонью.
– Ты так ничего не добьешься! – она вырвала руку и покраснела. – Ты мне не нужен!
Парни смотрели на нее сочувственно, девицы – насмешливо.
– Вот и первая любовь! – засмеялся Лопатин. – Быстро ты, Морозов!…
– Если вы сейчас же не прекратите, я уйду совсем! – заявила Симонова с пылающим лицом. – Вы слышите?
Расхохотались все – так это выглядело наивно, по-детски… Алла поняла и тоже улыбнулась.
Срезали и поставили в вазы три больших букета цветов, постояли и двинулись к набережной. Шли двумя шеренгами, взявшись под руки, Морозов подшучивал над Симоновой, шедшей впереди. На перекрестке ребята перебежали в аллею, и пошли по ней…
На большой площадке перед лестницей, спускающейся к воде, Морозов обратился к Симоновой:
– Алла! Я был к тебе несправедлив, подшучивал, дразнил – прошу прощения! – он опустился на колено и склонил голову.
Это было так странно, что все замерли, ожидая чего-то совсем необычного.
– Прощаю тебя, Саша! – сказала она тихо. – Встань!
Он бережно взял ее левую руку и поцеловал запястье.
Алла вырвала руку и убежала.
– М-да, – глубокомысленно произнес Лопатин. – Где же ты раньше-то был, Морозов? Совсем бы другая жизнь у нас была…