Факир
Шрифт:
В мгновение ока тонкий растительный листок, охваченный огнем, превратился в пепел, и мистер Токсон, повернувшись к пораженной толпе, не ожидавшей этой выходки, скрестил на груди руки и прокричал:
– Теперь – я один знаю секрет вашей богини. Папируса нет больше, а то, что в нем было, знаю только я, потому что выучил его наизусть. А что там было написано, попробуйте отгадать, если можете, или убейте меня, если только осмелитесь!
Но эти слова были каплей, переполнившей чашу. Индусы, толпою более чем в сто человек, бросились на мистера Токсона, схватили его, оборвали одежды…
Вдруг раздался страшный крик, и эхо повторило его под мрачными сводами… Убийцы невольно остановились.
Это закричала девадаси. Дрожа как лист, трепещущий осенью на оголенных ветвях, она протягивала руки к нирванистам с жестом отчаяния.
– Погодите! Не убивайте! – кричала она.
Индусы так сильно почитали сан жрицы, что кинжалы,
не поразив жертвы, опустились. Разве не сама Кали говорит голосом своей девадаси? Верховный жрец, более других хладнокровный, бросился к нападающим. Расталкивая направо и налево нирванистов, загораживающих ему дорогу, он добрался, наконец, до Токсона, над которым протянул руку, как бы беря его именем божьим под свою защиту. И, повернувшись к девадаси, сказал:
– Этот человек оскорбил богиню и, следовательно, заслужил смерти. Но ты приказываешь нам остановиться
и мы повинуемся тебе, Сита. Говори же. Объясни нам свои намерения.
– Этот человек, проговорила девадаси все еще дрожащим голосом, Не достоин гнева богини. Он сумасшедший. Впрочем, если он оскорбил богиню, то она сама его накажет. Предоставьте его мне, и я приготовлю должное наказание.
Девадаси в первый раз произнесла такую длинную фразу, и, казалось, что иногда она останавливалась, как бы подбирая слова. Верховный жрец выслушал ее с удивлением и ответил далеко не таким хладнокровным тоном, какого держался до сих пор:
– Сита господствует в святилище. Но не святилище богини подверглось оскорблению со стороны этого нечестивца. Все произошло в храме, а господином храма является верховный жрец. Чужеземец должен умереть. Я имею право приказывать здесь и приказываю.
– Нет, – вскричала девадаси, – ты более не имеешь права приказывать здесь?
Тиравалювер сделал угрожающий жест но девадаси не обратила на него внимания.
– Да, – продолжала она с твердостью, – ты забываешь, что с сегодняшнего дня ты более не верховный жрец Кали. Тебя замещает отныне Сукрийяна. Он один теперь жрец Нирваны. Приготовься же пробудить его божественный сон. И он уже решит участь этого чужеземца!
На этот раз Тиравалювер не мог ничего возразить и только бросил на девадаси злобный взгляд. Затем, обращаясь к своим, всегда готовым к его приказам, аколитам, произнес:
– Вы слышали, – сказал он с горечью, – Но знайте, что я не узнаю Ситы. Да, положительно, не узнаю… Но все же она говорит верно. Оставьте же чужеземца в покое… до нового приказания. А сейчас привяжите его к столбу..
Верховный жрец был так взволнован, что его речь сделалась несвязной. Он то и дело поворачивался к жрице и пожирал ее страшными взорами.
Что же касается нирванистов, то они повиновались
– Вот вы как поступаете с человеком, добровольно пришедшим к вам, обращаясь с ним, как с последним преступником? Я принес с собой вам средство, благодаря которому вы можете довести ваше торжество до конца, и если не вполне, то, по крайней мере, исполнить большую его часть, и вот как вы меня принимаете! Я скажу вам только одно: поищите своего Сукрийяна! Желаю вам успеха в этом деле!
Верховный жрец слушал его смелую речь с возрастающим негодованием. Он поочереди смотрел то на чужеземца, то на девадаси, которая, казалось, испытывала большое беспокойство во время тирады доктора Услышав имя факира своего преемника, Тиравалювер побагровел от ярости.
– Что ты сказал? – И зачем произносишь имя Сукрийяны?
– Затем, – холодно ответил мистер Токсон. – что я один знаю, что случилось с Сукрийяной. Вы думаете, что он в святилище, мирно спит в своем лакированном ящике. Ошибаетесь! Ящик украден из храма, он у меня, и Сукрийяны в нем уже нет!..
– Да, – продолжал ученый громким голосом, среди воцарившегося всеобщего молчания, – мне принадлежит ящик с факиром, откуда он не мог выйти раньше праздника богини Кали. Да и каким бы образом мне удалось завладеть драгоценным папирусом, который я только что сжег на ваших глазах?..
Странное дело – по мере того, как говорил мистер Токсон, верховный жрец, слушавший его с вниманием, склонял все ниже и ниже свою седую голову, в глазах его не загоралось зловещего пламени, – он вопросительно глядел на жрицу.
Но та не дала ему времени на размышление.
– Этот человек или сумасшедший, или лжет, – сказала она, прерывая доктора. – Он утверждает, что Сукрийяна похищен из храма, это неправда. Сукрийяна все время пребывает здесь. И вот доказательство!С этими словами она поднялась на последние ступеньки, сделанные из яшмы, взялась за занавес, отделявший храм от святилища, и порывистым жестом распахнула его!
III
Взоры всех жадно устремились в святилище.
Там, посредине, возвышалось изваяние трижды- святой, – статуя богини Кали, но изображенная совсем не так, какою она представлялась глазам верующих в храме, на алтаре. В этом святилище она стояла одна, без братьев, со своими десятью руками, поднятыми вверх над головой, что с первого взгляда производило такое впечатление, как будто она окружена сиянием.
Но не йа Кали смотрели верующие, а в углубление, вроде ниши, черневшее под ногами идола. В этой-то самой нише и должен находиться драгоценный гроб, где почивает факир Сукрийяна, и – в этом каждый мог убедиться, – гроб стоял на своем месте.