Факультет патологии
Шрифт:
На следующий день я пришел на стадион и там поселился. И хотя я жил на нем только последующие две недели, мне казалось, что это навечно.
— Здравствуйте, Борис Наумович, — сказал празднично я.
Он очень буднично взглянул на меня.
— Ну, как наши дела? — спросил я.
— Не понимаю, — ответил он.
— Насчет зачета.
— А-а. Отработайте все пропущенные занятия, сдайте нормы, и тогда я вам, может быть, поставлю.
— Как же я их отработаю?!
— А это уж ваше дело, вы ведь не волновались, когда пропускали. Почему же
Довод был резонный, и я попросил его тоже не волноваться.
Он посмотрел на меня:
— Как ваша фамилия, напомните мне еще раз. Я назвался. Он посмотрел внимательно в ведомость.
— Так вас и в прошлом году ни разу не было на занятиях.
— Я был в академическом.
— Что у вас болело?
— Голова.
— Но физкультурой вам, надеюсь, сейчас можно заниматься?
— Да, для нее ведь не нужна голова… Меня только для нее родители и рожали. Чтобы заниматься.
— А до этого?
— Что до этого? До рождения? Не было меня: был хаос, мрак и темнота.
— Нет, я имею в виду до академического, почему вы не приходили на занятия?
Странный человек. Его даже не интересовало, что когда-то не было меня.
— Готовился уйти в заболевание, — пошутил я, но он не улыбнулся.
— Ну, что ж, посмотрим, что вам надо сдавать, — и он опять взялся за эту ведомость. Я смотрел на него ясными глазами, он смотрел на меня чистыми глазами, и это было неплохо.
— Так, прежде всего тридцать два занятия за пропущенные четыре месяца.
У меня с глазами стало плохо.
— Да вы что, Борис Наумович!
Он глянул на круг того, что называлась беговая дорожка.
— Вы видите, как бегают. Так же, как и вы, пропускали занятия.
Я глянул на дорожку — на замученных, загнанных, заморенных людей, полубредущих, полуплетущихся в загоне бегового стадиона, и мне стало нехорошо. Не только с глазами, а — общее состояние.
— Разрешите представить: это одна тысяча метров, которую вам нужно пробежать на время.
— Да вы что, я в жизни никогда так далеко не бегал. Да и не от кого было.
Он улыбнулся довольно:
— Вы все шутите. А ведь плакать придется.
О, что я вам говорил, у них у всех одинаковая песня. И не изменяется.
Он опять взялся за эту проклятую ведомость, которую я уже ненавидел.
— А также вам нужно будет сдать одиннадцать других нормативов. Поэтому я советую вам эти две недели усиленно потренироваться. Тем более раз вы не бегали никогда, а подготовка поможет пробежать вам на время.
— А какое время?
Он назвал, и мне показалось, что времени много. Я переоделся и вышел на круг. Легко так вышел. Молодцевато огляделся.
Лег я на первых четырехстах метрах и больше не поднимался, очень долго. Он подошел ко мне и сказал весьма участливо:
— Вот видите, я же вам говорил, что нужно тренироваться.
Как будто я уже был его учеником или собирался таким заделаться.
Около часа я приходил в себя, потом еле переоделся. Когда-то я бегал и очень быстро. Но когда
До бегов ли было? И хотя разминка была в движении, но на месте, и не стоя. Стоя неудобно было.
Но скажу я вам, как родным, а не близким и не далеким, что через три дня я уже бегал и не падал, пробегая эту тысячу, но — примерно, за время, которое отводят людям, чтобы пробежать пять. А мне еще надо было толкать ядро, метать мяч (не то гранату), прыгать куда-то, не то в длину, не то в ширину, а может, и в высоту когда-то, плавать в бассейне резче всех, а я еще не мог с бегом разделаться. И я бежал.
Я бежал, как самая последняя падла, но никак эта тысяча не влазила во время у меня. А Пенис мне вежливо улыбался. Злости на него никакой не было, это же была не его вина, что он таким уродился, а родительская. А родителей его я не знал. Да и не стремился. Поэтому злости у меня не было. И я бежал. Хотя я и сознавал, что он мог мне поставить зачет и так, без всякого выеб… то есть — выделывания.
Скоро меня на стадионе знали все, от служителя до последнего занимающегося. Мне, конечно, была приятна такая слава, однако тысяча не выходила у меня: ног не было, есть не хотелось, тело умирало, а температура вялая была. Но ему, моему мучителю, это нравилось, он наслаждался. Я уже три раза забегал на нее, эту тысячу, официально, и три раза не получалось необходимое время.
Я ему посоветовал, чтобы он позже на секундомер нажимал. Когда я пробегу уже полкруга, или стартану, по крайней мере, тогда время будет хорошее. Он опять вежливо улыбался, но секундомер успевал нажимать вовремя. Он этому, видимо, долго учился и теперь хорошо получалось. Он был доцент уже, наверно, и кандидатская у него была: как нажимать секундомер.
Жизнь моя сузилась в овчинку, и небо для меня существовало только над стадионом. Интересно, думал я, как же бегают бегуны, чемпионы там всякие, неужели им от этого не херово. Я думал, что еще один день, еще два дня, и я пойду к врачу освобождаться, брать справку, что у меня климакс, как у Ирки. Девичества.
В институте шли лекции, люди занимались, а я бегал по стадиону. Теперь — я уже хотел на занятия. Но для этого института были важней мои упражнения по физкультуре.
В пятницу, когда очередной физкультурный день закончился, мы ушли с ним со стадиона последние. Всю жизнь мечтал о такой жизни. И вот она настала!
Бегун и тренер шли к метро, нам был по пути. Чтоб этот путь у него под ногами провалился.
— Как насчет пивка, Борис Наумович? Я угощаю, — спрашиваю я.
— Нет, спасибо, я не пью.
— А фирменную сигарету?
— И не курю тоже.
— Но с женщинами хоть живете? Он был большой и широкий.
— Да, у меня есть жена. — Он улыбнулся.
— Значит, от меня — ничего не хотите?
— Дело не в этом, я, правда, не люблю пива или курения.
— А то я подумал, что вы подумали, что я вас покупаю.