Fallout: Equestria
Шрифт:
— Во-первых: во всех книгах каждая мало-мальски важная пони изменена на жеребца...
— Ну, я подозревал, что некоторые из них были жеребцами...
— Во-вторых! — настойчиво продолжила я, несмотря на голос, казавшийся напряжённым даже для моих ушей. — Ни в одной книге нету ничего, кроме самых туманных ссылок, на историю или правителей Эквестрии.
Не то, чтоб библиотека Стойла Два была совершенной в данном смысле — новая история в любой книге основывалась на старой. Но это не было нехваткой материала. Это было преднамеренным искажением фактов и смысла! В части Стойла, посвящённой
— Ты ща чё-нить сожжёшь, если не остынешь.
Я со злостью бросила за угол книгу, которую держала. Я собралась уйти, негодование плащом окутывало меня, когда я вспомнила о терминале на столе учителя. Экран светился мягким светом. Подойдя к нему и готовясь взломать, я слегка разочаровалась, когда терминал с готовностью предложил свои тайны. Записи в основном были о посещениях и успеваемости. Две выбивались из общего ряда.
Первая:
“Настоящей неожиданностью стало сегодняшнее тестирование единорогов на магические способности. Все маленькие пони принесли своих домашних животных и на них показывали левитацию. Достаточно просто, несмотря на то что извивающееся животное может утруднить задание для жеребят в их возрасте. Мне пришлось позволить Масленке и Перидэнс взять талисман класса, так как у них не было своих питомцев. Перидэнс волновался, но, я думаю, что Масленка испугалась змеи, хоть ей и сказали, что она обеззублена и безопасна. Разумеется, у Масленки не очень хорошо получалось.
Всех удивила маленькая Кванта, целый год испытывавшая затруднения даже с простой левитацией. Знаю, что такого никогда не наблюдали у девочек, но я не могу представить иного объяснения: в классе случилось настоящее чудо. Кванта не только подняла себя, но и вспышкой энергии затронула всех животных в классе. Большинство выздоровело, но некоторые (наш талисман в том числе), кажется, полностью исчезли. И что самое странное, загадочная вспышка, похоже, превратила старую уродливую кошку Кэрот Тэйл в... ладно, ещё более уродливую старую кошку.
Это продлилось всего мгновение. С Квантой, похоже, всё в порядке. Никто не понял, что она сделала. Конечно, я оповещу родителей, да и Кэрот Тэйл травмирована. Чудом будет, если я смогу чему-то научить этих жеребят до конца недели. Между тем, я собираюсь писать прошение, чтобы ещё один жеребец присматривал за тестами. Так, на всякий случай.”
Вторую, последнюю запись в терминале сделали пару дней спустя:
“Я ожидал, что родители будут держать жеребят дома после случившегося в начале недели, но теперь они могли бы и отпустить их. Вместо этого посещаемость всё ещё низка. Сегодня почти половина учеников пропустила уроки. Если после выходных ничего не изменится, мне придётся поговорить с родителями. А если и это не сработает, то и со Смотрителем.”
Несколько мгновений я пялилась на последнюю запись.
— Погоди... Смотритель?
Каламити любопытно посмотрел на меня.
— Что-то не так?
— Смотрительницей этого Стойла был... жеребец?
Пегас моргнул, глаза его чуточку расширились.
— И что?
— Предполагается, Смотрительница всегда она.
— Что, думаешь, жеребчику не под силу то, что делает кобыла?
Озадаченная, я пыталась доходчиво объяснить:
— Н-нет. Дело вообще не в этом! — я отрицательно покачала копытом. — Это.. Просто так правильно. Это традиция.
Он не двигался. Голос пегаса был удивительно ровный.
— Хочешь сказать, что даже если был бы жеребец, способный управлять Стойлом лучше, чем кто-либо, и его кьютимарка указывала на это, и ему не разрешили бы только потому, что он жеребец?
Я сглотнула, отступив назад. Параспрайт задери, я была права! Всё же я не нашлась, как объяснить мою правоту без самокопания. Я просто промолчала.
Каламити развернулся и вышел из класса. На этот раз я последовала за ним.
* * *
— Ладно, чё-то я запутался.
Перед нами была другая дверь на Технический Этаж. Справа — кафе. Слева — кладовая. В последней мы обнаружили светящийся терминал, пару стеллажей с продовольствием и плакат на стене, изображающий могучего жеребца, храброго и высокого, в готовности встретить опасность лицом к лицу, в окружении трёх кобыл, припавших к земле, напуганных, но смотрящих на него как на спасителя, с обожанием.
Каламити сконфузился. Во мне медленно вскипало нечто похожее на гнев.
И дело не в том, что за поворотом не оказалось предполагаемого атриума. Я могла закрыть глаза на вопиющие расхождения в архитектуре Стойла (хоть они действительно бесили меня). И не в том героическом жеребце или жеманничавших кобылах. Плакат обыгрывал желание быть особенным, жаждать восхищения за свои достижения, которое я вполне понимала. И не в том, что это был уже пятый плакат, с которым мы столкнулись, и все они следовали одному и тому же гендерному уклону. Дело было в том, что жеребец на картинке отважно держал в зубах разводной ключ, а тот неописуемый ужас кобыл, раболепно застывших, как напуганные кролики, являл собой непокорную засорившуюся раковину.
Осторожно, чтобы не подорваться на очередной социальной мине, я обратилась к пегасу:
— Теперь понимаешь... почему я расстроена? Дело не в том, что у власти должны быть лучшие из пони, заботящиеся о традициях. Это...
— Ага. Это пропаганда. Все эти плакаты были здесь до того, как пони пришли в Стойло, спасаясь от апокалипсиса. — Он повернулся и уставился на меня. — Всё равно что утверждать, что есть работа только для жеребцов и работа только для кобыл.
Я молча согласилась.
— Но эт справедливо только для кулинарии.
Я остолбенела. Мои уши встали торчком, и могу побиться об заклад, что с них пошёл пар.
— Что?! Как это связано с... — и запнулась, поймав его хитрый взгляд. — О. Ха-ха. Догадываюсь, что заслужила.
— Ага.
Воцарилась тишина. Я вернулась к взлому складского терминала и чтению записей пони, видимо, техинспектора, в то время как Каламити копался в продовольствии, выискивая что-нибудь мало-мальски ценное. Лязганье и стук труб не прекращались, но на секунду я почувствовала себя менее напряжённой. Наконец удалось сойти со скользкой дорожки социальных дискуссий. И тут-то всё и покатилось к параспрайтам.