Fallout: Equestria
Шрифт:
А на центральном экране я могла видеть Дитзи Ду, прямо сейчас стоящую на перевёрнутой колеснице и взирающую своими чудными глазами на море восставших пони-рабов со своей доской в зубах, на которой было начертано:
Путь к свободе и маффинам.
Позади неё в стене зиял огромный провал, обломки этой же стены создавали подобие моста через токсичный ров. Возле этого импровизированного прохода к свободе стоял Лаенхарт, окружённый десятком мёртвых, изувеченных Розовым Облаком,
— Хвала Селестии! — сказала я, не подумав.
Затем, краснея, я попросила:
— Покажите мне Ксенит.
Изображение на экранах сменилось. Я наблюдала проникновение моей подруги-зебры в Филлидельфию до самой её встречи со Стерн. Я видела бой, начавшийся на крыше Министерства Морали и закончившийся на остроконечной крыше на дальнем конце города.
Я смотрела, как прямо сейчас окровавленная и почти без сознания Ксенит лежала в пещере, образовавшейся из обломков, а её дочь, доктор Глифмарка, занималась её ранами. Позади них небо вдруг озарилось ярким светом, и концентрированный солнечный луч ударил с небес, испепеляя анклавовский бомбардировщик.
Селестия Один работала! Это дало мне надежду на то, что все мои друзья живы и здоровы.
— Не могли бы вы показать мне Реджи, пожалуйста? И Лайфблума?
Экраны стали показывать сцену расчистки грифонами Гауды неба над Тенпони, изредка перемежая их сценами с занятым Обществом Сумерек. (Селестия даже как-то могла показать саму камеру мегазаклинаний!) Экран по левое копыто показывал Гауду и Реджи, летевших к крыше Тенпони и поддерживавших между собой раненую Блэквинг.
— Если я стану Арбитром Нового Кантерлота, — произнесла Гауда, обращаясь к раненой грифине, — я сочту за честь сделать тебя своим советником.
— А ты не думала, что тебе стоит выбрать пони на эту должность? — отозвалась Блэквинг. — А то создастся впечатление, будто Эквестрией одни грифоны правят.
Тут я поняла, что там кое-кого не хватает.
Повернувшись к остальным мониторам, я стала просматривать битву с самого начала. С острой болью в сердце я наблюдала за Бучер, понимая, что той не суждено выжить. И ахнула, когда Реджи, получив удар хвостом, устремилась камнем вниз, но когда несколькими минутами позже она взмыла ввысь, по пути испепелив нескольких бойцов Анклава, я издала радостный клич.
— Хм. А кого ты предлагаешь? — спросила Гауда на левом мониторе, когда тройка выживших приблизилась к верхушке башни. Какой-то пони выбежал на крышу, чтобы поприветствовать их.
Я услышала голос Реджины:
— Лайфблума?
— Достаточно, — махнув копытом, сказала я. Пережившие битву поправятся, но всё же мы понесли потери. Я заранее знала, что без смертей с нашей стороны не обойдётся, но от этого было не легче. Нам просто повезло,
На центральном экране показалась прекрасная угольно-чёрная единорожка, которая пела в микрофон, прикреплённый к наушникам на её голове. Сейчас она находилась под щитом, который удерживали несколько аликорнов. Под этим куполом были аккуратно расположены раненые солдаты Анклава. Вельвет помогала всем, кто нуждался в лечении. И не важно, враг это был ей, или же друг. Я наблюдала, как фиолетовый аликорн телепортировался под щит, неся на себе ещё одного сражённого пегаса. Единорожка вновь, прервав песню, ринулась на помощь раненому бойцу.
Боковые мониторы теперь показали, что Вельвет Ремеди добралась до центра вещания, не ранив и не убив при этом ни одного пони.
Я никогда не чувствовала такой гордости. И радости.
Но до сих пор мои колени дрожали, а нервы, казалось, были напряжены до предела. Пересилив себя, я робко попросила:
— Селестия, пожалуйста… покажите мне Хомэйдж.
В этот раз, когда загорелся экран, я не увидела ничего, кроме пустоши. А затем на соседних мониторах появилась Селестия. В её взгляде была нежность.
Я увидела лишь чёрный дым, поднимающийся от земли. Камера увеличила изображение. Среди скал я заметила небольшую пещеру, едва ли большую обычного грота. Но всё же я смогла разглядеть внутри неё ветхие опорные балки и беспорядочно разбросанную мебель, которая была как будто сделана для очень маленьких пони. Недалеко от входа в пещеру была прибита деревянная табличка с надписью, явно сделанной жеребёнком.
КАМНЕГРАД.
Кобылкам вход воспрещён!
Через почти прямоугольное окно я увидела очень грязную, очень измождённую Хомэйдж с грязной, спутавшейся гривой, свернувшуюся калачиком среди нескольких пустых банок двухсотлетней томатной пасты. Она пряталась.
Я не могла пошевелиться. Не могла даже вздохнуть.
Затем, невозможно, но Хомэйдж пошевелилась. Она посмотрела на меня. Прямо в камеру, которая была высоко на башне так далеко, что она просто не могла видеть её.
Её рот приоткрылся, и она произнесла одними губами: "Я люблю тебя, Литлпип".
Я разрыдалась вновь.
— Хомэйдж пользовалась этими башнями очень долго, — объяснила мне Селестия. — Она знает их как никто другой. — И каким-то чудесный образом моя Хомэйдж… кобыла, которая видела призраков, находила космические бластеры и даже водила знакомство со странными пони, живущими в синих будках... могла чувствовать, когда кто-то за ней наблюдает.
Мой рог засветился, и, поднеся себя к монитору, я коснулась его копытами в обречённой на провал попытке стать хотя бы чуточку ближе к Хомэйдж.