Фальшивый грош
Шрифт:
Он улыбнулся мне, в глазах у него плясали чертики.
— Привет! Меня зовут Дик Бейнс. А ты в Виллоубанке живешь?
— Со вчерашнего дня — да. Здравствуй. Я — Жаклин Фримен.
— Фримен, — задумчиво повторил он. — Имя где-то слышал, но где…
— Можешь и сейчас забыть, приятель. Просто вызови скорую, если отравишься несвежей едой.
— Новый доктор! — расхохотался он. — Не волнуйся, я до того здоровый, что даже противно!
— Пожалуйста, болей, чем вздумается, но только в мои рабочие часы. Извини, слышу, мой телефон звонит.
— Жаль. Как раз собирался пригласить
Оказалось, вызывали к больному ребенку за три мили от города, и пока я съездила туда да еще занялась парочкой больных в приемной, подоспел обед. Я приняла душ и, переодевшись, вышла на веранду поблаженствовать на свежем ветерке. Едва смеркалось, и уличные фонари, уже включенные, светили слабо и не нужно. О чем-то бурно, но добродушно спорили ребята, проходившие по улице. О чем — не разобрать. Я даже не заметила, что на крыльцо кто-то поднялся.
— Надеюсь, не зацепилась снова за шип?
Я вздрогнула. Я и думать забыла о Дике Бейнсе.
— Пойдем, — твердо сказал он, — угощу тебя рюмочкой, как обещал. Вообрази только, — он взял меня под руку, увлекая через отель, — в этом чудесном старом пабе есть даже столик под совершенно роскошным деревом во дворе, — в такой жаркий вечерок посидеть там очень приятно. А если еще и без комаров обойдется… Присаживайся, — пригласил он, подтаскивая зелено-белый деревянный стул к белому столу под деревом на аккуратной плиточной площадке под окнами столовой, — а я сейчас приволоку выпивку. Тебе что?
Через минуту он вернулся с вином, и я улыбнулась.
— Очень любезно с твоей стороны.
— Сейчас на ферме был, верхом катался. Всегда поднимается настроение от этого. На ферме Карла Шредера, — уточнил он. — Отсюда каких-то четверть мили. Я кузен его жены и держу там у него своего гунтера, лошадь свою охотничью. Мы с Капитаном обожаем скачки с препятствиями.
— С капитаном?
— Кличка лошади. Тебе непременно надо взглянуть на нее — красивейшее животное.
— По-моему, я уже видела, сегодня мимо фермы проезжала. Великолепный серый жеребец?
Дик улыбнулся и кивнул.
— Правильно, это и есть Капитан. — Он стрельнул на меня любопытным глазом. — Так ты знаешь ферму Карла?
— Была там в тот вечер, когда убили Элинор.
— О-о! — Глаза его удивленно раскрылись. — Да, правильно, говорили, что был еще один врач, друг доктора Пимброка. Но тогда я не обратил особого внимания на имя.
Он медленно, рассеянно покачивал виски в бокале.
— Смерть твоей кузины, — заметила я погодя, — наверное, была ударом для всей семьи.
— Семья у Элинор не такая уж и большая. Только Карл да моя мать, да и та ей не кровная родственница, а через замужество. И я. А мы с Элинор на многое смотрели по-разному.
Он предложил мне сигарету, а когда я отрицательно покачала головой, закурил сам. Я думала — сейчас он сменит тему, но он продолжал.
— По-настоящему жалко мне Карла. Он очень любил Элинор, хотя она плохо с ним обходилась, на мой взгляд. Потерять ее достаточно горько для него само по себе, но когда
— Дик, — медленно проговорила я, — извини, но я никак не возьму в толк этот довод — не умеет плавать. Разве можно с достоверностью сказать — Карл Шредер не умеет плавать?
— Да ты разве про ту историю не знаешь? — удивленно взглянул он на меня.
Я помотала головой.
— Я Барнардов спрашивала, но у меня возникло ощущение, что им неприятно беседовать на эту тему.
Дик коротко хохотнул.
— Том, видно, считает, что и сам виноват — накачал ребят. Но откуда ж ему было знать, что им в голову взбредет?
— Им — это кому?
— Компании местных парией — имен не знаю, кроме одного. Имена так и не всплыли, а у самих парней ума хватает держать рот на замке: до полусмерти перепугались. Было их вроде бы пятеро, и раз вечерком, перебрав тут в пивнушке, они пустились рассуждать об убийстве. Что вполне естественно. И тоже, естественно, большинство считали, виновник — Карл. Многие предполагали, он лжет насчет того, будто не умеет плавать. Против него тогда общественное мнение было здорово настроено.
Дик, смяв сигарету, потянулся в карман за новой.
— Надо признаться, я и сам был согласен с большинством. Видишь ли, пусть это неразумно, но Элинор — наша местная, а Карл — пришлый, и это влияет на чувства людей. Люди всегда такие, — он взглянул на меня. — А ты? Согласна?
— К сожалению, да. У всех у нас есть склонность считать людей другой национальности и даже из другого окружения — иными, чем мы сами.
— Местные любили Элинор. Она всегда была такая веселая, жизнерадостная, приветливая, и им нравилось, что она вернулась на ферму из города. Ловко управляла ею, так же ловко, как вписалась в местное окружение. Ну значит, беседовали они беседовали о гибели Элинор, а тут кто-то возьми да и брякни, что не верит россказням Шредера, и, разумеется, еще кто-то предложил, надо доказать — раз и навсегда, что все враки. Том говорит, что понял, про что они, только когда остальные загалдели: «Правильно, макнуть его надо в речку! Вот и увидим, умеет он плавать или нет!»
Парни бросились к выходу, быстренько попрыгали в машины и отбыли. Том, встревожившись, позвонил в полицию в Аврору. Чуть позже — чем больше он думал об этом, тем больше тревожился — позвонил доктору Пимброку.
Компания отправилась на ферму, выволокла Карла, не успел тот открыть дверь, впихнула его в машину и помчала к реке. С высокого берега парни швырнули его в воду, не обращая внимания на его протесты, что он не умеет плавать. А потом стояли на берегу, насмехались, крича, что не полезут спасать, пусть себе представления дает, какие вздумается, так что лучше и не начинать, а сразу выплывать самому. Никуда все равно не денется — придется.