Фальшивый талисман. Зашифрованный счет
Шрифт:
— Я принимаю ваше предложение, Эрнест. Вы знаете, какой резонанс приобретет такая диверсия!
— Вам всегда виднее. — Кальтенбруннер почтительно склонил голову, но Гитлер, наверное, уже не видел его. Выкрикивал, слегка подавшись вперед, и сам, должно быть, не слышал своих слов:
— Акция против Сталина посеет среди русских панику! А знаете, что такое паника во время войны? Поражение. Мы остановим красных, остановим! Мои генералы, надеюсь, будут чего-нибудь стоить. Но вы не представляете себе, Эрнест, еще одного аспекта этой акции. Ссоры между союзниками, развал
— Ваше согласие, мой фюрер.
— Вы его уже получили. Еще?
— Я хотел только предупредить, что тщательная подготовка акции будет стоить…
— У вас нет денег? Кто-нибудь ограничивает?
— Нет, но…
— Никаких «но». Во что бы это ни обошлось, конечный результат стоит того.
— Сегодня я еще раз убедился в этом.
Гитлер повернулся и поплелся назад, к мольберту.
— Вы хорошо продумали операцию? — спросил, не останавливаясь.
— Сейчас ее обстоятельно отрабатывают.
— Строжайшая конспирация, — предупредил Гитлер как-то утомленно: взрыв эмоций не прошел бесследно. — Крайне ограниченное число лиц должно знать о подлинной цели. Даже Геринг…
— Да, мой фюрер, даже Геринг ничего не будет знать. Кроме вас и непосредственных участников акции в курсе дела будут двое или трое.
— Кто они?
— Скорцени, мой фюрер, и еще…
— Это уже в вашей компетенции, Эрнест.
Они подошли к мольберту, и Гитлер устало опустился на стул. Сказал спокойно:
— Пусть вам повезет, Эрнест. Знайте только, акция должна осуществиться во что бы то ни стало!
— Я понял вас, мой фюрер.
Гитлер взял кисть, долго вглядывался в картину и наконец сделал небрежный мазок.
— Думается, так будет лучше, — сказал, будто и не было только что разговора о диверсии и единственное, что тревожит его, — цвет неба на картине. — Я подарю вам, Эрнест, именно эту акварель, если, конечно, получится. С благодарностью за радость, которую вы принесли мне сегодня. Вы спешите, обергруппенфюрер?
— Да. — Кальтенбруннер щелкнул каблуками. — До встречи, мой фюрер. Хайль! — Повернулся и пошел не оглядываясь, и только гравий монотонно шуршал под тяжелыми шагами.
Глава 3
Куренной Сорока, сидя на бревне, ждал, пока хлопцы готовили все для купания. Сбросил рубашку, вытянул ноги в кальсонах, подставив спину солнцу, наслаждался теплом и покоем.
Хлопцы грели воду в котле и ведрах на летней печке, сооруженной посреди двора под деревянным навесом. Семен, усатый и пожилой дядька, попробовал воду рукой.
— Подождите, друг куренной, еще минуту, — сказал Семен.
В самом деле, куда спешить?
Семен вытащил из колодца ведро воды. Вылил в большое корыто, еще раз попробовал воду в котле, удовлетворенно хмыкнул. Дал знак помощнику, тот подхватил котел с другой стороны, и они вместе вылили в корыто воду, аккуратно, чтобы не расплескалась. Семен подержал руку в воде, долил
— А сейчас прошу пана куренного, и купаться вкусно будет.
Сорока стал медленно снимать кальсоны. Думал: надежный хлоп этот Семен, вон какие красивые слова нашел — вкусно купаться…
Семен вылил на него полведра теплой воды — куренной намылил голову, смыл мыло и погрузился в корыто, с наслаждением ощущая, каким невесомым становится тело.
Потом куренной поднялся, молодой хлопец принес полное ведро теплой воды и вылил на Сороку осторожно, словно это был не куренной, а сам Бандера. Да в конце концов кто для хлопца Бандера? Для него Сорока выше не только Бандеры, а самого Господа Бога, потому что пан куренной может миловать и карать сегодня, сейчас и все в конечном итоге зависит от его настроения.
А настроение у Сороки после купания заметно улучшилось.
— Ну как мы вас освятили, друг куренной? — спросил Семей, подавая льняной рушник.
— Хорошо, — с наслаждением ответил Сорока. — Ты, Семен, во всем мастак.
Куренной надевал чистое белье не торопясь, уже ощущая вкус борща и первой чарки. Отменный борщ варит хозяйка, от такого борща никуда не уехал бы, но, к сожалению, жизнь стала неспокойной. И кто может сказать, где они будут завтра?
Это сегодня — купание и вкусный борщ на богом забытом хуторе, а завтра сюда могут прийти большевики, и надо будет пробираться болотами и чащей к другому безопасному месту, возможно, отсиживаться в схронах — полная лишений и тревог жизнь. Одно успокаивает — красным сейчас не до них. Немцы вон еще как сражаются! Впереди Польша, и, по сведениям оуновцев, именно там вермахт готовится дать решительный бой русским и наконец остановить их.
«Скорее бы, господи! — ежевечерне молился Сорока. — Такая чудесная жизнь была при немцах! Сидели спокойно в селах и хуторах, иногда устраивая вылазки против поляков и большевиков. Сытая и беззаботная жизнь с самогоном и девушками… Так бы и довековать».
Ради этой сытой и спокойной жизни хитрый почтарь Филипп Иосифович Басанюк и подался в ОУН.
Что за жизнь на почте? Полуголодная, суетливая, каждый тобой помыкает, у каждого претензии, жалобы — тьфу господи боже ты мой, — а дослужиться можно разве что до начальника почты. А ОУН — это организация, и, если правильно вести себя, кланяться начальству и чувствовать, откуда ветер дует, можно взлететь высоко. Вот он уже куренной — чин не очень-то большой, но и не маленький, и, если бы не проклятые большевики, жить бы да жить.
На веранде аппетитно запахло борщом, Сорока покосился туда и увидел, что хозяйка вынесла большую кастрюлю. И хозяин уже ждал его: сидел, откинувшись на спинку стула, и тихонько постукивал деревянной ложкой по краю стола. Солидный и неторопливый человек, ему здесь, на лесном хуторе, принадлежало, собственно, все: половина земли, магазинчик, даже лодки и сети — за лесом начиналось большое озеро, и рыбу здесь имели всегда.
Куренной поднялся на веранду не спеша, сел напротив хозяина, и тот сразу, не ожидая согласия, потянулся к бутылке. Выпили.