Фанаты. Прошлое и настоящее российского околофутбола
Шрифт:
В назначенный час у железнодорожной насыпи в Лужниках Грошев бесстрашно сорвал клетчатую шапочку с малолетнего поклонника команды-соперника и удачно скрылся от дружинников. Преданность, таким образом, была налицо. Приятели научили новичка многому: струей огнетушителя рисовать на стенах эмблему любимого клуба, бить стеклянные павильоны на автобусных остановках, раскачивать поезда метро. Словом, Владимир Грошев стал «фанатом».
«Фанат» – кто и что это такое? Так в обиходе называют людей, которые вопреки рассудку и здравому смыслу следуют какому-то увлечению, иногда подвергая опасности и себя, и окружающих.
Из
Когда он впервые попал на трибуну «Б» в Лужниках, на которой собирались «фанатики», ему было все равно, за кого болеть. Шел матч «Спартак»—«Динамо». Конечно же, он выбрал ту команду, за которую болели его новые друзья.
Вскоре были заброшены книги, стихи, японский язык, который он изучал самостоятельно… Зато появились в доме атрибуты его новой жизни: красно-белая вязаная шапочка, длинный шарф тех же цветов (правда, после одной из статей в газете о «фанатиках» отец его отобрал). А на летний сезон – красно-белая кепка, какие-то шнурки, повязки… в общем, целая костюмерная. Что ж, самые неожиданные вещи вдруг становятся модными у подростков.
<…>
Вскоре я пойму, что у некоторых сегодняшних школьников вопрос «за кого ты болеешь?» – это что-то вроде вопроса «ты кто?», «какой ты?». Если «спартаковец» – значит, свой в доску без лишних слов. Если «динамовец», то чужой (или наоборот), и опять же выяснять больше нечего. Просто. Коротко. Удобно. Леше с его застенчивостью как раз не хватало такой простоты.
<…>
Недавно Леше исполнилось восемнадцать лет. Из них самые активные, интенсивные для развития личности годы прожиты на стадионе. Какой яркой, насыщенной казалась эта жизнь в начале! А теперь оглянешься – ничего она недала: ни друзей настоящих, ни знания людей, самого себя – кто он, какой? Куда идти дальше?
Серьезная сила
В начале 1980-х милиция была не готова к каким-либо массовым акциям. Политических демонстраций и митингов не было – официальные мероприятия не в счет. И поэтому, когда фанаты начали устраивать шествия после матчей – сами они называли их «демонстрациями», – милиционеры просто не знали, что делать. Сегодня это действительно кажется немыслимым: в стране – жесткий тоталитарный режим, а после футбольного матча несколько сотен футбольных фанатов идут маршем по проезжей части, переворачивают милицейские машины, разбивают окна в киосках. Тогда еще не было ни ОМОНа, ни спецназа, а патрульно-постовые милиционеры просто не знали, как сладить с толпой, которая могла в любой момент смести их. Вот несколько рассказов участников и очевидцев фанатских «демонстраций» первой половины восьмидесятых годов.
Сергей Андерсон, ЦСКА:
У нас была сильная демонстрация в восемьдесят первом году, когда с «Днепром» играли. Девятнадцатое апреля (июня). Там даже ментовские машины [переворачивали]. Мы дошли от «Динамо» до «Олимпийского». Шли, перекрывая проезжую часть. Менты – они сопровождали только. Народу было очень много, около тысячи с чем-то. Первая такая демонстрация. Потом, когда дошли до «Олимпийского», начали урны переворачивать. А потом на «Пушку» поехали. У нас все такие шествия заканчивались «Пушкой».
«Шляпа», «Зенит» (Санкт-Петербург):
Прошел первый послефутбольный групповой марш – по-моему, с «Карпатами» тогда играли. Очень много людей пришло,
Виктор «Батя», «Динамо» (Москва):
После «Хайдука» (матч Кубка кубков между «Динамо» (Москва) и югославским «Хайдуком», сентябрь 1984 года. – В.К.) около трехсот человек пошли организованно с западной трибуны до Белорусского вокзала, и милиция не знала, что с этим делать. Тогда ОМОНа не было, вызвали конную милицию; милиционеров сбивали с лошадей, переворачивали табачные киоски.
Валерий «Сабонис», «Зенит» (Санкт-Петербург):
Был один момент, когда после матча с «Динамо» (Минск) – четыре—один мы выиграли (1984 год. – В.К.) – разгромили несколько трамваев, попереворачивали в Приморском парке Победы скамейки. Тогда толпа фанатов собиралась со всех секторов – там же долго до трамвая идти или до автобуса – и колонной шли, по пути орали всякие «кричалки» и переворачивали скамейки, урны. Модно было тогда. Качай трамвай! И начинали его раскачивать. А некоторые особо активные ребята висли на поручнях и ногами вышибали стекла, кто-то резал сиденья. Несколько трамваев так пострадало, и после этого террор на несколько матчей установился. Нельзя было ни флаги проносить, ни шарфы. Прямо перед секторами лежали кучи шарфов. При возвращении с футбола меня пару раз забрали в пикет – на «Василеостровской» и на «Петроградской» – просто за то, что у меня был значок «Зенит». Шел, никого не трогал. И потом в школу телега: «нарушал общественный порядок, громил трамваи». На Литейном был такой отдел по работе с неформальными объединениями – мы называли его «Отдел по борьбе с фанатизмом», – многих тогда туда таскали, проводили беседы, угрожали чем-то.
«Хаарлемская» трагедия
Ясное дело, что милиция и КГБ не могли мириться с ситуацией, когда сотни молодых людей объединяются не для того, чтобы трудиться на пользу советской страны, а лишь на почве любви к футболу и конкретной команде. Начались репрессии. По времени они практически совпали с трагедией в Лужниках на матче Кубка УЕФА между «Спартаком» и голландским «Хаарлемом» 20 октября 1982 года, что даст возможность говорить не только о том, что трагедия стала поводом для «закручивания гаек», но даже о том, что она могла быть заранее подготовлена.
Тот день был в Москве непривычно холодным для конца октября. Ступеньки стадиона в Лужниках покрылись льдом, и никто не позаботился о том, чтобы их очистить перед важным международным матчем. В конце игры, когда часть зрителей уже покидала трибуны, «Спартак» забил второй гол, и болельщики бросились назад, узнать, что произошло. В результате на узкой лестнице столкнулись две группы людей – выходящие с трибуны и возвращающиеся. Скользкие обледенелые ступеньки и, главное, бестолковость милиции сделали свое дело: началась давка. В ней погибли, по разным данным, от 66 до 340 человек.