Фанфарон и Ада (сборник)
Шрифт:
В общем, гостиница, где устроился Петров, находилась в прекрасном месте – и по своему расположению, и по тому обзору, который открывался из окна на городские архитектурные пейзажи.
А Волга неподалеку? А прекрасные ажурные громады мостов? А затейливые пристани? А неприступные стены Спасо-Преображенского монастыря? А сам монастырь, весь его мощный, шестнадцатого века, архитектурный ансамбль? Нет, что ни говори, устроился Петров в Ярославле превосходно.
Вот и звонок, который раздался в номере Петрова, был ласково вежлив, предупредителен.
– Как устроились, Владислав Юрьевич?
– Превосходно, – искренне,
– Можно за вами заезжать?
– Да, пожалуйста.
Через десять минут перед входом в гостиницу с мягким шипом остановилась черная «Волга». Моложавая женщина, в узко обтягивающей бедра юбке, в таком же жакете, который покроем своим подчеркивал стройность, изящность и деловитость хозяйки, вышла из машины (Петров видел все это в окно) и взглянула наверх, как бы решая: подниматься или подождать товарища Петрова здесь, внизу? Петров решил не утруждать Елену Васильевну, накинул пиджак, подхватил «дипломат» и вышел из номера. Где-то между первым и вторым этажом они встретились с Еленой Васильевной на лестнице, улыбнулись друг другу – Петров открыто, искренне, Елена Васильевна – приветливо, но несколько официально, конечно.
– А я уж решила…
Но Петров еще раз улыбнулся ей:
– Ничего, ничего… Я увидел – вы подъехали, пошел вам навстречу.
В машине Петров в первую очередь поздоровался с водителем, тот вежливо кивнул в ответ. Петров никогда ни с кем не панибратничал, но и ни на кого не смотрел свысока – это была даже не выучка, это жило в крови. И люди относились к нему соответственно – с уважением, без похлопывания по плечу, но и без излишней скованности. Это относилось как к большому начальству, так и к простой горничной или уборщице в номере. Высокого роста, с открытым лицом, подтянутый, стройный, в командировках – всегда в джинсах и темно-коричневом замшевом пиджаке, с «дипломатом» в руках, Петров на всех производил одинаково хорошее впечатление. При этом он вызывал в людях доверие – тоже немаловажная черта при работе Петрова. Человека он обычно выслушивал внимательно, до конца, никогда не перебивал и не подталкивал к излишней откровенности; привыкнув к Петрову, к его мягким деликатным манерам, которые иногда окрашивались легкой и не обидной иронией, человек сам все рассказывал о себе, делился иной раз такой сокровенностью, что позже невольно стыдился обнаженности своих тайн.
А вот тайнами людскими Петров иногда злоупотреблял. То есть пользовался ими. Но – во имя искусства. Ибо искусство, считал Петров, это когда тайна одного открывается для всех. Открой в человеке тайну, но так, чтобы она была интересна другим, – и ты художник.
А Петров хотел быть художником. Он был журналистом, но мечтал стать художником.
Ведь художник – единственный человек, побеждающий время.
Так думал Петров.
Когда они приехали к начальству, разговор состоялся короткий, деловой, с пользой для обеих сторон.
– Не буду скрывать, – сказал Петрову собеседник, – нам очень лестно, что всесоюзный журнал, который вы представляете, обратил внимание на наш опыт. Да, у нас по этому вопросу дела действительно обстоят несколько лучше, чем где-либо в республике. От всей души желаю вам удачи в поисках и подборе материала. По всем вопросам вашим помощником и гидом будет Елена Васильевна. Надеюсь, вы уже познакомились?
– Да, конечно, –
– Ну, что ж, прекрасно! Можете приступать к работе. В случае необходимости – прошу не стесняться, обращаться лично ко мне.
– Спасибо. – Петров крепко пожал протянутую руку.
На этом беседа закончилась, Петров с Еленой Васильевной вышли из просторного кабинета.
– С чего начнем? – деловито поинтересовалась Елена Васильевна.
Петров обратил внимание, как неестественно, напряженно чувствовала себя Елена Васильевна в кабинете. Боится, подумал Петров. Почему они всегда боятся начальства? Было немного обидно за эту стройную, изящную, полную собственного достоинства женщину.
– Познакомьте меня, пожалуйста, с каким-нибудь инспектором по делам несовершеннолетних, – самым дружеским тоном произнес Петров.
– Я уже думала об этом. Инспектор Лихачева вам подойдет? Лучший инспектор области. Искренне рекомендую!
– А нет ли у вас такого инспектора… ну, скажем, экспериментатора? Или которого чаще других ругают – за срывы в работе, за всякие там идеи, прожектерство?
– Как же, есть. Бобров. Виновата – старший лейтенант Бобров Василий Лукич.
– Так, так… – обрадовался Петров. – Нельзя ли с ним познакомиться?
– К сожалению, – развела руками Елена Васильевна, – вам не повезло. Он в отпуске.
– Жаль, – огорчился Петров. – Ну, а еще кто-нибудь вроде Боброва?
– Нет, такой у нас один. Такого нам одного хватает, чтоб голова от него шла кругом. Впрочем, простите, человек он, конечно, интересный, хороший. Но – неугомонный. Со срывами, как вы правильно выразились.
– А в чем срывы?
– Да он может, например, ради эксперимента переодеться в гражданское (он на вид совсем мальчишка) и пойти вместе с подшефными по улицам.
– В самом деле? – искренне удивился Петров.
– Конечно. Подходят к кому попало, задираются. А рядом, представляете, Бобров!
– Гм, любопытно, – все больше заинтересовывался Петров.
– Теперь вопрос – для чего он это делает? Сколько раз вызывали его, внушения делали, выговоры давали. А он за свое. И знаете, что он говорит, на чем настаивает?
– На чем?
– На том, что в хулиганстве не хулиганы виноваты, а добропорядочные граждане. Добропорядочные с виду, но с отсутствием всякого гражданского и человеческого мужества. Редко кто из людей отваживается противостоять хулиганам, бороться за свое достоинство. Большинство – сразу пасуют. Хулиганы – стихийно организованный народ, организованность их неосознанная, она – в наглости, в хамстве, во взаимной поддержке. Я, говорит Бобров, изучил психологию хулигана. Он – наглец, но потворствуют ему те, к кому он пристает. Нужно не хулиганов перевоспитывать, а воспитывать в людях человеческое достоинство, мужество, смелость, гражданскую зрелость.
– Мысли любопытные, – произнес Петров.
– Мысли – да, любопытные. А методы? Методы, которыми Бобров достигает свои выводы? Простите меня, но это уже крайности – инспектору выходить на улицу с хулиганами!
– За это и снять, наверное, могут?
– И это было. И снимали его. И разжаловали один раз. А потом жизнь берет свое. В районе хулиганов – пруд пруди. Как только Боброва убираем, в районе Бог знает что творится. Поставим на место – тишина… Только опять какие-нибудь фокусы начинаются…