Фантастические сказки

Энсти Ф.

–  Вы думаете, что я был сообщником этого старого дурака?
– сказал он.
– Вы считаете меня таким мерзавцем?

–  Я не обвиняю вас, - сказала она.
– Я не думаю, чтобы вы могли избегать этого. Он может заставить вас сделать все, что ему вздумается. Кроме того, вы теперь так богаты, что вам естественно желать жениться на ком-нибудь более подходящем… скажем, на вашей прекрасной царевне…

–  Моей!
– простонал в отчаянии Гораций.
– Я вам говорю, что я никогда не видал ее! Как будто какая-нибудь принцесса может согласиться пойти

за меня замуж в угоду джинну из медной бутылки?! И если б она и согласилась, Сильвия, вы не можете верить, чтобы я из-за какой-нибудь принцессы забыл вас!

–  Это в большей степени зависит от принцессы, - вот все, что Сильвия могла сказать.

–  Да, - сказал Гораций.
– если таково ваше доверие ко мне, то бесполезно о чем-либо говорить. Прощайте, г-жа Фютвой, прощайте, профессор. Я не могу выразить, как глубоко сожалею о том, что причинил вам много горя моим безумием. Все, что я могу сказать, это то, что я готов перенести в будущем все, что угодно, только бы не подвергать ни малейшему риску вас или кого-нибудь из ваших.

–  Надеюсь, конечно, - сказал профессор сухо, - что вы употребите все свое влияние для ограждения меня от повторения такого опыта, который мог обессилить менее уравновешенный дух, чем мой.

–  Прощайте, Гораций, - сказала г-жа Фютвой более ласково.
– Я думаю, вопреки мнениям других, что вы скорее заслуживаете жалости, чем осуждения. И я не забываю - хоть бы Антон и забыл - что, если бы не вы, то вместо того, чтобы сейчас удобно сидеть в кресле, он лягался бы задними ногами и разбивал бы все, что здесь есть.

–  Я отрицаю, что я лягался, - сказал профессор.
– Мои задние ноги, может быть, не поддавались моему контролю, но я ни на один момент не терял рассудка и хорошего настроения. Могу сказать это, не уклоняясь от истины.

Если профессор мог считать это правдой, сидя среди обломков, подобно Марию на развалинах Карфагена, то он всецело отдавался сладкому самообману, только было бесполезно ему противоречить в то время.

–  Прощайте, Сильвия, - сказал Гораций и протянул руку.

–  Прощайте, - сказала она, не подавая руки и на него не глядя.

После мучительной паузы он вышел из кабинета. Но не дойдя еще до передней, он услыхал шуршание портьеры позади себя и почувствовал ее легкую руку на своем плече.

–  О, нет!
– сказала она, приникая к нему.
– Я не могу вас отпустить так. Я не думаю всего того, что сейчас говорила. Я верю вам, Гораций, по крайней мере, я буду стараться верить… И я всегда, всегда буду вас любить, Гораций. Я не буду очень злиться, если даже вы меня забудете, только бы вы были счастливы… Но не будьте слишком счастливы. Думайте обо мне иногда!

–  Я не буду слишком счастлив, - сказал он, крепко прижимая ее к сердцу и целуя ее сжатые губки и пылающие щеки.
– И буду думать о тебе всегда.

–  И ты не влюбишься в свою принцессу?
– умоляла Сильвия, альтруизм которой пришел к концу.
– Обещай!

–  Если меня и женят на принцессе, - ответил он, - я ее возненавижу за то.

что она - не ты. Но не будем терять надежды, голубчик. Есть же какое-нибудь средство вытряхнуть вздор из старого идиота и привести его к здравым понятиям. Я ничуть еще не намерен уступать!

Это было сказано смело, но, как они оба чувствовали, мало соответствовало положению, и после долгих объятий они расстались. Едва успел он выйти на лестницу, как опять почувствовал себя схваченным и уносимым по воздуху с головокружительной быстротой, после чего каким-то манером очутился на кресле в своей собственной гостиной на Викентьевой площади.

–  Ну, - сказал он, глядя на джинна, который стоял против него с невыносимо-снисходительной улыбкой, - я думаю, вы очень довольны собой в этом деле?

–  Оно получило благоприятное окончание, - сказал Факраш.
– Недаром сказано у поэта…

–  Я сегодня не могу слушать отрывков из хрестоматии, - прервал Гораций.
– Поговорим о деле. По-видимому, - продолжал он, делая большие усилия, чтобы овладеть собой, - вы составили план женить меня на царевне. Не можете ли вы рассказать мне все подробности?

–  Нет сана, нет почестей, слишком высоких для твоих заслуг, - ответил джинн.

–  Очень любезно с вашей стороны… но вам, может быть, неизвестно, что при нынешнем устройстве общества, препятствия к такому браку будут неодолимы.

–  Для меня, - сказал джинн, - существует мало неодолимых препятствий. Но высказывай свое мнение свободно.

–  Я выскажу, - подтвердил Гораций.
– Начать с того, что ни одна европейская принцесса царской крови ни на минуту не допустит подобной мысли. И если бы она это сделала, она лишилась бы своего сана, перестала бы быть принцессой, а меня, пожалуй, посадили бы в крепость за оскорбление величества или вроде того.

–  Оставь боязнь, я не намерен сочетать тебя с царевной, рожденной от смертных. Невеста, которую я предлагаю тебе, - джиннья, несравненная Бидия-эль-Джемаль, дочь моего родственника Шаяля, властителя Синих джиннов.

–  Ах, вот как!
– вяло сказал Гораций.
– Чрезвычайно благодарен. Но каковы бы ни были прелести этой барышни…

–  Ее нос, - воскликнул джинн с воодушевлением, - подобен лезвию отточенного меча, ее волосы напоминают самоцветные камни, а ее щеки румяны, как вино. Бедра пышны, а когда она взглянет сбоку, то посрамленными бывают дикие телки.

–  Мой добрый, превосходный друг, - сказал Гораций, ничуть не тронутый этим перечислением красот, - разве женятся, чтобы оскорблять диких коров?

–  Когда она ходит своей колеблющейся походкой, - продолжал Факраш, как будто бы его не прерывали, - ветка ивы зеленеет от зависти.

–  Меня лично, - сказал Гораций, - не восхищает ходьба вперевалку, - это дело вкуса. Случалось ли вам недавно видеть эту волшебницу?

–  Мои очи не освежались ее необычайной красотой с тех пор, как я был заключен Сулейманом - будь он проклят!
– в медный сосуд, тебе известный. Зачем ты об этом спрашиваешь?