Фантастические тетради
Шрифт:
— Ты хотел знать, что это за зеркальные видения? Узнаешь, когда научишься думать собственной головой. Не сможешь не узнать.
Закончив цитату, Гренс подцепил пальцем следующую закладочку.
— Это я к тому, дорогой мой Феликс, что будь у тебя истинно аналитический склад ума, тебе бы не понадобилось покидать Землю. А сейчас, что бы ты ни говорил, вечер поэзии я тебе устрою, даже если мне придется держать тебя силой. — Он снова погрузился в открытую тетрадь.
Все ли правильно я услышу В снежной утренней тишине, Если голубь ходит по крыше И стучат часы по стене? Мои краски в саване белом Не рифмуются в вольный стих… Что же я натворил, наделал… На прозрачных иконах твоих, Что немые сугробы снега Вдруг поклонами полегли В честь того, кто проклятие неба Обозвал притяженьем Земли?— Объясни мне, философ Аритаборский, почему мальчик, рожденный на Земле, смог почувствовать это?
— Почему бы нет? — ответил Матлин. — Что мы понимаем в поэзии? Эзотерика.
— Эзотерика — это в твоей голове, а здесь — сугубо конкретика, — Гренс ткнул указательным пальцем в страницу, — для самых скудоумных фактуриалов. Здесь полная ясность относительно будущего. Твоего будущего в частности. Слушай.
Все решено, предрешено, Разрублено, подожжено И к потолку подвешено. И жизнь — говно, и смерть — говно, И все, что с ними заодно, И все, что в них обещано.Наблюдая, с каким пафосом Гренс произносит каждое слово, Матлин не удержался от хохота.
— Отдай мне тетрадку, я сам почитаю…
Но Гренс вцепился в нее обеими руками, не допуская даже мысли о том, что кто-нибудь посмеет осквернить прикосновением его святыню.
— Постой. Я должен еще кое-что процитировать…
— Дядя Ло, — Альба приоткрыл дверь кабинета, — наверно, мне стоит поговорить с Феликсом.
Ло застыл с тетрадкой в руках, как вор на месте преступления, а затем виновато сунул ее за пазуху. Только теперь, когда Гренс перестал мельтешить перед глазами и вышел из кабинета, Матлин заметил, что над книжными полками появилась примечательная деталь интерьера — живописный портрет хозяина усадьбы
— Твоя работа?
Альба обернулся к портрету и вгляделся, будто вспоминая, доводилось ли ему такое рисовать.
— Он не закончен, а дядя Ло уже влепил его в раму.
Альба выглядел совсем неважно. Он побледнел, повзрослел, похудел и стал, по крайней мере, выглядеть на свои 19. Оброс, как хиппи, благо, что ни одного приличного парикмахера за миллиарды световых лет вокруг все равно сыскать было невозможно. Однако волнистые локоны ему шли, и Матлин с сожалением вспомнил о молоденькой медсестричке, которая почему-то не пользовалась расположением своего пациента.
— Так вот о чем я подумал, — произнес Альберт, усаживаясь на место дядюшки Ло, — может быть, это, конечно, все не так… мне кажется, все наши недоразумения начались с портрета. Ты думаешь, я и Али-Латин одно и то же, с той лишь разницей, что я не обманываю?
— Ты не прав.
— Дядю Ло я тоже рисовал по памяти. Он не высидел бы на одном месте так долго. Но я не знаю, как оправдаться перед тобой? Ведь на Земле иногда происходят необъяснимые вещи.
— Это не значит, что мы не должны пытаться их объяснить.
— Что я должен объяснить тебе?
— У тебя есть причины не быть со мной откровенным?
— Но ведь это касается только меня. У каждого человека есть какие-нибудь причины… у тебя тоже.
— Не сейчас. Не с тобой. Я сказал, что хочу знать о тебе все и готов пожертвовать любыми причинами. Спрашивай, если интересно.
Альба задумался, будто такой ход не был предусмотрен правилами игры; будто под открытым забралом противника он увидел собственное отражение, но опустить копье означало погибнуть. «Зеркальные проекции», — почему-то сработало в голове у Матлина, мгновенный интуитивный импульс, не поддающийся логической привязке; будто специально посланный для того, чтобы заранее запутать все сказанное и услышанное. «Будто это уже не в первый раз; будто когда-то, в точности так, это все уже было: мы сидели напротив друг друга, на стене висел Гренсов портрет… стул скрипел, гудел дымоход, его руки точно так не находили места, ощупывая столешницу… Обман памяти, — успокаивал себя Феликс, — это случается и с нормальными людьми». «Зеркальные видения, — внушал ему импульс, — нормального человека память не обманет…»
— Я похож на своего отца? — неожиданно спросил Альба.
— Нет, — решительно ответил Матлин. Так решительно, что Альба не сдержал улыбки, — твой отец преследовал меня, а ты все время норовишь удрать. Я предпочел бы поменять вас местами.
— Я не знаю, зачем он это делал. Наверно, ты был ему симпатичен.
— Он тоже был мне симпатичен.
— Тогда зачем ты выгнал его с Земли?
— Я боялся.
— Меня ты тоже боялся?
— Да.
— Почему? Я также ненормален?
— Ты обладаешь способностью, которая внушает мне страх.
— Мое предвиденье будущего?
— Кто сказал, что ты предвидишь будущее? Ты провоцируешь его, а я не могу понять как. Пророки цивилизации вреда не приносят…
— А провокаторы? — улыбнулся Альба.
— Не знаю, поэтому опасаюсь.
— Напрасно. Провокаторы опасны лишь для самих себя. Ведь я попался в свою ловушку…
— Не думаю.
— Ты заманил меня в нее. Притом мастерски. Ты добился своего, потому что я уже никогда не вернусь на Землю.