Фантастические тетради
Шрифт:
— Заткнись и благодари богов, — прицыкнул на него Фальк, — пойдешь с нами на Косогорье ставить поплавки — тебе до конца дней впечатлений хватит.
Логан, белее полотна, стоял у полога верблюжатни и нес полную чепуху, поучая Янцу обращаться с течной верблюдицей, а Янца, участь которой была предрешена с первого дня ее появления в вырубе, устраивала себе рабочее место на верблюжьей шее.
— Так что ж… И все? — кричал Саим. — Вот оно — прощание? А вдруг мы больше не увидимся?
— У меня от твоего воя шею свело, — рявкнул Бароль. —
Пока Саим старался попасть ногой в стремя, шеи свело у всех остальных, желающих наблюдать трагическую сцену с боковой веранды, чтобы не попасть под горячую руку Бароля. Шею свело даже у Янцы, которая не привыкла рассиживаться в седле попусту. Одному лишь Аладону были безразличны эмоции изнеженных вельмож. Но стоило верблюдице сделать первый шаг в направлении северного склона, Саим закрыл лицо капюшоном и с тех пор ни разу не оглянулся.
Логан одолжил у Бароля подзорную трубу и долго глядел вслед удаляющемуся «каравану».
— Что тебе подсказывает интуиция? Вернутся ли они?
Бароль молчал.
— Скажи «да», — настаивал богомол, — пусть так и будет. Скажи своим дрянным языком.
Бароль собрался было что-то сказать, но вдруг передумал, забрал у Логана трубу и ушел. В тот день, как, впрочем, и в последующие несколько дней, никто из обитателей выруба его не видел.
Глава 10
— «…я найду управу на весь белый свет, — сказал принц, — научусь волшебству. Заставлю все вокруг подчиняться законам единого бога: от звезд, летящих по небосводу, до мелких песчинок у подножия горы; все, от тварей альбианских до творцов небесных, станет одним бесконечным инструментом гармонии… Выслушал его Кощей и говорит: «Есть такой инструмент, он существует дольше, чем белый свет, он больше всего на свете и един, как суть бытия, волшебней самого волшебства. Он нелеп и гениален, как правосудие над всеми законами. Против него бессильно естество, ибо он есть ключ гармонии. Сам бог единый — неисчерпаемая ипостась. Этот инструмент называется смертью». — Тонкие руки Логана взмыли под купол молельни из тяжелых рукавов халата, и полумрак пропитала мистическая тишина, вязкая, как смола, слепая, как дождевая туча. — Братья мои, — продолжил Логан, — цари и вельможи назначают подданных, боги выбирают любимцев, сама судьба, управляющая руками богов, одного тянет к небесам, другого — толкает в преисподюю. Лишь смерть, как истинно великая сила, не лицемерит и не делает выбор. После страха наступает покой, после боли — блаженство. Ангел смерти, стоящий за нашими спинами, защитит от ошибок. Боги, подарив нам черные крылья, знали, что жизнь без смерти есть ад, так же как начало, не несущее в себе конца, превращается в пустоту…
— Пустые сны разгадываете?
Слушатели так увлеклись, что не заметили появления Бароля на пороге молельни. Логан затих. Вид у собравшихся был такой, словно они затевали переворот, решали, кому именно выпадет честь «замочить» предводителя, точнее, пристегнуть черные крылья к его лопаткам. Да и сам Бароль выглядел неважно, будто за ним гналась стая босиан, вооруженных
— Идите за мной, — приказал он, — все. И ты тоже.
— Я? — переспросил Логан, но Бароль повторять не стал. Он спустился в пустую верблюжатню, отвязал веревку, самую длинную и прочную, намотал ее на локоть и двинулся вниз, к границе Босианского леса. Обитатели выруба, завернувшись в плащи, колонной последовали за ним.
Логан держался замыкающим, но на середине дороги не утерпел и кинулся догонять Бароля.
— Что ты придумал? — волновался богомол, маршируя по размокшей тропе и стараясь идти в ногу с собеседником, то и дело соскальзывая с ритма. — Что тебе от меня надо?
— Твой жизненный опыт, — ответил Бароль, но Логана такой ответ не успокоил.
— Какой еще жизненный опыт?
— Опыт покорителя преисподней.
Логан от испуга сбился с марша и, наступив на подол халата, ляпнулся в грязь, но тут же взял себя в руки и, догнав Бароля, засеменил рядом мелкой трусцой.
— Что-то я тебя не пойму…
— Все, что ты надиктовал Махолу о жерлах преисподней, я уже положил в смолу. Догадываешься, что это значит? У нас не принято пустые сновидения выдавать за исторический материал. Но я и виду не подал. Я знал, героическая душа когда-нибудь нарвется на подвиг. А если побоится — подвиг ей обеспечу я сам. Потомков обманывать некрасиво, Логан.
— А что я надиктовал? Что я такого надиктовал? Что испарения преисподней вызывают галлюцинации? Что мне привиделся галеон? Что я молол несусветную чепуху, не решаясь взглянуть в лицо смерти?
— Не решаясь приобщиться к гармонии неисчерпаемой ипостаси…
— Да, — признался Логан, — я не готов приобщиться, потому что чувствую ответственность за всех вас. Ты знаешь, я не верю в потомков, но верю в милость богов. Я обязан был оправдать свой поступок, иначе какая может быть ипостась? Тем более что ты окунул в смолу чистейшую правду…
Бароль снисходительно улыбнулся.
— Ну, может быть, самая малость, — уточнил Логанн, — ничего не значащая деталь, так… для яркости изложения… Да! — психанул он. — Я приврал. Я не гулял по дну преисподней, но какое это теперь имеет значение, если я чуть было не угодил туда насовсем?!
— Именно это недоразумение мы теперь уладим, — согласился Бароль, — и закроем тему.
— Что ты от меня хочешь?
— Опыт.
— Какой еще опыт?
— Опыт покорителя преисподней.
Весь путь Логан держался молодчиной, но как только Бароль снял крышку с постамента колодца, а толпа благородных фариан застыла вокруг в почтительном безмолвии, богомол сдался:
— Не было ничего! Признаюсь, каюсь. Не опускался я туда. Наврал, опять наврал, о боги, кара мне!
Бароль презрительно плюнул себе под ноги.
— Говори всем, громко говори, неужто дно преисподней выстлано ядовитыми шипами? Неужто духи подземелья рвали когтями твою душу?
— Не был, не знаю, — каялся богомол, — сон это был. Наспал я лишнего.