Фантастические тетради

Ванка Ирина

Дорога сделала резкий поворот и пошла вверх. По коже Саима пробежала дрожь, в голове зашумело, а ноги ступили на глянцевую поверхность, тепло которой он почувствовал сквозь подошву. Стены разбежались в стороны, а эхо подсказало, что впереди широкий коридор, прямой и длинный. Что-то мягкое и светлое обволакивало его, пропитывая теплом каждую клеточку отсыревшего организма. «Солнце! — осенило Саима. — Летнее солнце…»

— Боги!!! — воскликнул он и сорвал с глаз черную повязку. — Это же солнце!

Яркий свет в мгновенье захлестнул глаза. Свет шел ото всюду — вокруг не было ничего, кроме яркого света. Саим не увидел ни пола, ни потолка, ни деда Ло, стоящего в двух шагах от него.

— Где мы, дедушка Ло? — спросил он и получил такую затрещину, что не устоял и шлепнулся на пол.

— Кретин! — закричал взбешенный старик. — Засранец! Что ты натворил?!

Саим попытался зажмуриться, но веки не подчинились ему. Он закрыл лицо ладонями, но свет не померк. Он огляделся вокруг, но не увидел ничего, кроме

яркого света.

— Дедушка Ло, ты где?

— Что ты наделал, глупый мальчишка? — услышал он голос над головой.

— Я не вижу, дед! Не вижу ничего! Я ослеп?

— И это ты, который осмелился говорить, что пророчества не сбываются! — произнес старик с пафосом и злорадством. — Я же предупреждал: ни одному смертному не дано увидеть Папалонскую библиотеку.

Глава 25

Солнечный коридор поднимался вверх, казалось, уходил в бесконечность. Каждый шаг для ослепленного Саима был последним и мучительно долгим, словно вел на вершину. Мальчишкой он облазил вслед за Баролем все фарианские горы. Он видел земли своих предков с высоты птичьего полета, видел низкие облака. «Выше этих гор только боги», — говорил Бароль, и Саима распирало от гордости, словно вся его жизнь принадлежала только этой минуте. Теперь, когда вершина его пути оказалась невидимой, ему было все равно. Он испытывал лихорадочное чувство отчаяния и азарта. Как будто детство вернулось к нему для того, чтобы напомнить: ничто не изменилось с тех пор, жизнь по-прежнему принадлежит тому, кто ведет тебя на вершину. Только спускаться с той вершины Саиму было уже незачем.

Дед привязал его за пояс к трубе, из которой мощной струей вырывался сухой воздух, издавая урчание, похожее на сквозняк в начищенном дымоходе. Саим высвободил руки из петли, которая, как верблюжий хомут, вела его по коридору, опустился на колени и впился пальцами в свои невидящие глаза. «Это пройдет», — успокаивал он себя, щипал веки и тряс головой. Но пятна боли имели такой же белый цвет, если не сказать, еще белее.

— Брат тебе не поверит? — предположил старик, и тяжелая металлическая дверь заскрипела петлями под напором его колена.

— Но ведь это, правда, пройдет? Когда-нибудь. Слепота не может быть вечной?

— Не знаю, чем тебя успокоить, мой мальчик.

— Теперь я буду слышать голоса богов? Меня будут кормить бесплатной похлебкой в каждой прике, а богомолы будут спрашивать у меня совета?

— Не знаю, чем тебя успокоить. Если я скажу, что ты родился слепым, жил слепым, умрешь слепым, и в этом нет трагедии ни для тебя, ни для богов…

— Нет, нет, — возразил Саим, — разве я уже на небесах, чтоб ты равнял меня с богами?

— В том и беда, что вы равны. Одинаково равны в своей слепоте. Если б мы не были слепы по жизни, от рождения и до смерти, ответь мне, мальчик, зачем бы мы тогда совершали ошибки?

Саим оторвал ладони от глаз. Голос старика парил над ним невидимым облаком, дымоход глухо урчал. Ему было тепло и тревожно, словно на необитаемом острове привидений.

— И ты, дедушка Ло?

— И я, — согласился дедушка Ло, — второй раз в жизни делаю то, за что буду проклинать себя. Я дам тебе шанс. Позволю унести отсюда книгу…

— Нет, — остановил его Саим.

— Одну-единственную. Если твоей цивилизации и впрямь дано противиться неизбежному, судьба использует тебя для этой цели. Ты глуп, слеп, ты идеальный игрок в ее руках.

— Я же не играю, — ответил Саим, но сильная рука приподняла его за ремень, протащила вперед и швырнула в пропасть…

— Сыграй раз в жизни… разве ты не за этим родился на свет?

Саим скатился по ступеням. Эхо его крика разбежалось под сводами зала и не вернулось обратно. Поднявшись на колени, он устремился назад, но тяжелые петли заскрипели перед ним, лязгнул замок, преградив путь струям теплого сквозняка, и он остался в полном одиночестве, в море света на гладких камнях, которые стали единственным ощущением и неоспоримым фактом его заоблачного бытия. Он попытался нащупать руками дверь — но впереди была глухая стена того же гладкого камня. Он пошел вдоль стены, но обогнул каменный столб и наткнулся на собственный башмак, который обронил, стараясь зацепиться за порог. «Это конец», — подумал Саим и сполз со ступеней.

— Кто-нибудь! — закричал он. Эхо опять разбежалось и, как прежде, ответило молчанием.

Посидев на камнях в слезах и отчаянии, Саим почувствовал себя таким жалким, ничтожным, маленьким и беспомощным, что в конце концов рассердился. Он натянул ботинок, поднялся на ноги и направился вперед, отсчитывая шаги.

Пол устилали квадратные плиты по три шага каждая. Между ними, даже сквозь грубые подошвы, прощупывались борозды, что вселяло надежду если не на удачный исход путешествия, то, по крайней мере, на то, что он когда-нибудь еще раз получит возможность постучаться лбом в дверь, которую запер за ним подлый Папаша Ло.

Он шел, пока не задел плечом первый предмет, не похожий на камень. Саим ощупал препятствие и задрожал от волнения. Это были кожаные переплеты книг, тесно расставленных на полках от пола и до такой высоты, что не хватало роста ее измерить. Столько книг сразу в одном месте Саим не мог себе представить. Он живо скинул башмак

и стал ощупывать стеллаж. Книг было столько, что дух захватывало. Они стояли плотной стеной, словно прилипшие друг к другу. Одни повыше — другие покороче, потолще, похудее, в шершавых переплетах и в гладких, а то и вовсе голые страницы, перетянутые тесьмой. Рулоны папируса лежали поленницей внизу. Самые тяжелые и толстые экземпляры располагались плашмя, свешивая до пола кисти закладок. Саим забыл считать плиты, двигаясь вдоль стеллажа, и опомнился, лишь оказавшись в узком проходе, за которым начинался новый ряд, за ним еще один ряд, за ним еще… Полки неизвестной высоты стояли колоннами и шеренгами без конца и края. Кольца стеллажей опоясывали вход, каждое следующее кольцо было шире предыдущего, и конца им не было. Углубляясь в книжные дебри, Саим скинул второй башмак и повернул его носком к выходу. Стеллажи стояли так плотно, что свободно расхаживать между ними мог лишь тощий папалонский старикашка. Саим сбился со счета, стараясь вычислить хотя бы приблизительные размеры библиотеки, и, почувствовав головокружение, опустился на пол. Выбрать из частокола переплетов нужную книгу, ему казалось так же невероятно, как отыскать золотую песчинку на побережье Северного океана. Тем более что понятия не имел, какая книга ему нужна. Наверно, та, за которую Бароль его похвалит и будет с уважением относиться к его персоне хотя бы день-другой. А может, один из тех фолиантов, написанных руками богов? Она здесь одна из миллиона? Из миллиарда? Анголейская цивилизация не существовала дольше тысячи лет. Если за год университетские писари ухитрялись ставить на полку хотя бы сотню книг, его шанс смешон и ничтожен. Но размеры библиотеки, по скромным прикидкам, во много раз превосходили все, что могли оставить после себя анголейцы. Даже если каждого умершего анголейца посмертно высушивали и сажали на полку, этот народ потерялся бы целиком в массе книг. Саим совершал разведывательные вылазки к самым дальним стеллажам, обходил по кругу, выискивая проходы, эти проходы имели начало, но не имели конца. Он прищупывался к самым сухим и ветхим переплетам, надеясь, что интуиция подскажет ему… Что, может быть, ему повезет и он почувствует божественные флюиды, прикоснувшись к ветхому папирусу доисторических времен, когда, кроме богов, писать было некому. От предчувствия удачи его охватывал такой азарт, что сбивалось дыхание, кровь приливала к щекам; он терял не только свои разложенные по углам ориентиры, но и само ощущение реальности. Ему казалось, что это не он лапает переплеты влажными от волнения пальцами, что это судьба управляет некой бестелесной субстанцией, в которой на время притаилось его ничтожное существо. Он неожиданно расплакался, а затем так же неожиданно укусил себя за руку, когда ему показалось, что ладони потеряли восприимчивость к божественным флюидам. Он прижимался глазами к коже переплетов, но не чувствовал ни запаха, ни темных пятен на ярком световом полотне. Сплошной обман, недоразумение, нестыковка реальности и фантазий, — как вдруг его осенила безумная мысль, от которой волна холодного пота пробежалась вдоль позвоночника: «А ведь библиотеки не существует!» От этой тяжелой догадки он опустился на каменную плиту, и книга, в которую вцепились его пальцы, шлепнулась сверху, больно ушибив колено. «Ведь это не библиотека. Это мое сумасшествие», — повторил он, не обращая внимания на боль, будто это самый что ни на есть бред самовнушения — бесплотные отголоски ирреального пространства света, — никогда раньше ни в чем Саим не был так твердо уверен. Будто кто-то внезапно ударил его по голове, а затем шепнул на ухо: «Очнись, открой глаза. Тебя опять одурачили». Он еще раз потрогал веки, натертые до красноты, подергал себя за брови и ресницы — пространство не утратило своей ирреальности. На его ослепленный рассудок надвигался абсолютный хаос — дождевая туча, похожая на пороховую бочку. Саим был уверен: как только кончится сон, ему удастся открыть глаза. Он увидит окно с дождливым небом над Старой Прикой или, на худой конец, затылок Аладона, возвышающийся над верблюжьим горбом, и тут же поверит увиденному. Он сможет доказать себе, что Саим-фарианин кое-как жив, а не представился всем богам. И первое, что пришло ему в голову, когда туча хаоса миновала, — бежать отсюда. Не важно куда, главное, побыстрее. Лучше мокнуть на горбах, висеть вверх ногами на рее, лучше попасть в обеденный котел к босианам, чем странствовать по лабиринтам библиотеки, которую покинуло само бытие. Он вспомнил про башмак, оставленный на перекрестке стеллажей, про каменный столб со ступенями и светлый коридор, который показался ему теперь недосягаемой мечтой. Он попытался подняться на ноги. Тяжелая книга упала с его колен на пол, придавив пальцы ног, словно заговорщик под столом, от посторонних глаз… предложил ему сделку с вечностью, оставив ни с чем дожидавшуюся за дверью смерть.

Когда Папа Ло подобрал его на ступенях, Саим уже не мог подняться. Его руки были заняты книгой, а ног оказалось недостаточно для равновесия. Едва упершись коленями в пол, он снова валился на бок.

— Довольно паяцничать, — крикнул дед, втаскивая его в коридор, — ты отправляешься домой немедленно, сейчас же. Если тебе понравилось валяться по полу, знай, что завтра возвращаться будет некуда.

Саим уселся возле стены, а старик поднес гравитаскоп к его невидящим глазам и постучал пальцем по стеклу циферблата.