Фантастические тетради

Ванка Ирина

Глава 5

— Эссима? — Импульсы связи растекались теплыми волнами в замороженном пространстве отсека. Транзитная ветка выбила корабль в буферное пространство, отделяющее систему Альбы от прочего бытия. Центральный диск зафиксировался, бортовые антенны уловили фарватер. За время путешествия Эссима не притронулся ни к одной панели, ни на секунду не поднялся с ковра. Управляющее оборудование корабля со времен плена пребывало в состоянии глубокого «анабиоза».

— Эссима, — настаивала связь коприанской базы. — Он что, гаденыш, исчез с борта?

— Он здесь, — ответил за хозяина бортовой компьютер.

— Уснул? — уточнила база.

— Нет, не уснул.

Корабль выполнил тормозной маневр,

погасил наружную защиту и потянулся к маяку Зенона, как дохлая рыба на крючке. Темный купол отсека зажегся узорами созвездий, среди которых шуршала крыльями динамичная псевдоформа — бессовестный компромисс между бесконечной памятью манустрала и беспросветным склерозом блудного сына Вселенной. Эссима ждал, когда над горизонтом диска всплывет перекрестье пяти ярких звезд в кольце туманности — созвездие Беглецов. Соплеменники называли его «воротами Ареала», потому что там, над сердцевиной креста, потерялись последние позывные похищенной пришельцами «молнии». Именно туда провожали с надеждой первых альбианских звездоходов. Этим путем Эссима впервые покинул планету, когда почувствовал в себе силы встать у пульта. По ту сторону ворот мироздания он собирался понять, почему обитатели подземелий, способные управлять «молниями» богов, оказались бессильны осмыслить процесс, пролегающий от рождения к смерти. Почему он, зажатый между двумя сечениями бытия, никогда не приблизится ни к одному из них. Почему он, прожив бесконечность, каждый раз боится открыть глаза, чтобы все не пришлось начинать сначала. И каждый раз, когда созвездие Беглецов возникало на альбианском небе, его сердце сбивалось с ритма, а душа устремлялась прочь…

Арка молочной туманности то поднималась на панораме, то проваливалась ниже уровня диска. Траектория полета выглядела импульсивно. Принимающий навигатор явно боролся с помехами агравитации. Эссима пытался на глаз определить свою координату по искажению буферного «мешка». От базы Зенона его отделял один пролет КМ-моста, но агравиталисты опасались использовать мосты вблизи рабочих объектов, предпочитая риску нудные церемонии ручного пилотажа. Даже здесь Эссима чувствовал себя пленником Копры. Дважды пленником в оболочке корабля, готового лететь в еще более жесткую клетку.

— Эссима! — домогался Зенон.

Но Эссима жил иной жизнью, в которой не реагировал на звуки и не водил корабли. Он с трудом понимал смысл происходящего и различал вокруг себя только небо, расчерченное крестом пяти звезд и фигуру Кальтиата, преследовавшего парнокрылую псевдоформу. Насекомое спасалось от творца короткими «перебежками», унося на крыльях светящиеся пары атмосферных газов.

— Ты подумай… — изумлялся Кальтиат, — они все еще летают.

База Зенона имела вид неприступного бастиона. Каждый агравиталист, в силу профессиональной специфики, стремился обезопасить от себя окружающий мир. Зенон в этой сфере имел статус дилетанта, и все его действия носили непременный отпечаток самоотверженного усердия. Объект исследования находился в жесткой изоляции от планетарной системы. Тело планеты опоясывало несколько уровней защитных сфер. Полюса были зафиксированы в магнитном поле, не допускающем естественного вращения. Контур экватора по дальней орбите стягивал силовой пояс, словно Альба была не космическим телом, а грудой взрывчатки, способной разнести вдребезги окрестное хозяйство. По контуру ближних орбит крепилось несколько пирамидальных контейнеров, способных вместить в себя средних размеров технопарки. Их присутствие казалось Эссиме совершенно излишним, если только Зенон не собирался складировать в них весь альбианский песок, чтобы лучше обозреть «латентное пространство» планетарных туннелей. Как бы то ни было, но техническая мощь оппонента впечатляла и ужасала чрезвычайно до той поры, пока Эссима не представил себе экса за пультом агравитанта. Его хохот спугнул

насекомое и обрек Кальтиата искать эту тварь в беспорядочном ворсе ковра до наступления апокалипсиса.

По всем признакам, Эссима недооценил масштабов интереса всемогущего информационного монстра к своей загадочной персоне. Он не мог понять смысла многоуровневых страховочных нагромождений… «Кто-то кого-то почему-то здорово опасается, — думал он, — и совершенно правильно делает». Альба сияла розовыми лучами переменной агравитации, как светится пузырь контейнера в неисправном КМ-лифте. В этом состоянии база без труда контролировала ситуацию. Только в этом состоянии и контролировала. При малейшем смещении планета ускользала в провал. Узлы генерационных станций захлебывались от перегрузки и сияли протуберанцами в верхних слоях атмосферы. Треугольные грани грузовых пирамид отбрасывали блики в буферное пространство и мешали сосредоточиться на их содержимом.

Сначала Эссима был уверен, что контейнеры пусты. По манере креплений, вращения, расположения на орбите позади генерационных узлов — все говорило о том, что свободное пространство гигантских резервуаров накачано газом. Но одна из пирамид «подмигнула» альбианину, и тот, ни слова не сказав, исчез, едва корабль пересек границу парковочной зоны технопарка.

Зенон встретил у лифта одинокого Нап-Кальтиата с выражением искреннего понимания и глубочайшего сочувствия.

— Мир летит кувырком, — сказал экс, — наш друг упивается гримасами лицедейства. Мир рушится — он созерцает пантомиму агонизирующей псевдоформы. Мир разбивается вдребезги, он аплодирует полету жука.

В невесомости затемненного пространства пирамиды висел деревянный парусник, едва касаясь килем четырехгранной площади. Его долговязая мачта тонула в темноте, предела которой не было видно. Его широкие бока с рядами пушечных бойниц похрустывали и попахивали сухой древесиной, а винты хищно поблескивали кривыми лопастями, разрисовывая площадь узорами плавающих отражений. В бассейне преломленного света Зенон обнаружил Эссиму, прилипшего подошвами к площади у лезвия киля.

— Мы предполагаем, что обнаружили галеон, — сказал Зенон.

— Ничего удивительного, — ответил Эссима и толкнул киль. Судно задрожало, затрещало, заметалось лучами по площади, но вскоре поймало баланс и стало совершать ритмичные движения маятника, рассекая плотный газ перед носом альбианина металлической оконечностью брюха. — Каждый пришелец, едва увидит летающую лодку, радуется, что нашел галеон. В древних языках все свободно плавающие суда назывались фрегатами — от пустой парусной доски до мертвой планеты.

Зенон приблизился к своему неподвижно стоящему собеседнику, наблюдающему движением киля, словно ритм вселенского маятника.

— Ваша история несуразна, — заявил экс, — мифология нелепа. Попытки выстроить на альбианском материале жизнеспособную фактуру выглядят абсурдно. Тем более в манустральной среде. Из этой дыры не вынырнет и кусок бревна, а ты утверждаешь, что искусственный заповедник вышел из провала цивилизацией, способной заменить Аритабор.

— А что архивам известно о судьбе бонтуанцев-основателей? — спросил Эссима и затылком почувствовал, как поставил оппонента в неловкое положение. За время паузы Зенон мог успеть проанализировать миллион вариантов ответа, но истина невидимым образом уже присутствовала где-то рядом в единственном экземпляре.

— Об их судьбе, — сообщил Зенон, — до сей поры ничего не известно. Есть основание полагать, что и в дальнейшем прояснения не предвидится.

— Вот, — улыбнулся Эссима, — и в вашем благонадежном мироздании есть возможность с концами провалиться.

— Они старались реставрировать древнюю историю Аритабора. У вас нет даже самостоятельной матрицы развития…

Эссима остановил рукой маячащее лезвие киля, и корабль затрясся в конвульсиях, рассылая акустические волны в полости пирамиды.