Фантастика 2000

Синякин Сергей Николаевич

Со мной за руку поздоровался Азимов, со мной беседовал Харлан Эллисон, я слышал Саймака, спорил (так обнаглел) с Фредериком Полом, выступал на радио вместе с Лестером дель Реем, приятельствовал с Джеймсом Ганном, но главное — целые сутки пил с Гордоном Диксоном и Беном Бовой, не говоря уж о его славной красавице жене — Барбаре Бенсон.

Потом все эти связи порвались — не умею я их поддерживать. Остались Бен Бова и Джеймс Ганн. Да двадцать книжек Горди Диксона, которые тот притащил мне на прощание.

Я не думал, что попаду в кино.

Случилось это в 1976 году. Одновременно

мне позвонили два режиссера. Роман Качанов с «Мультфильма» предложил поставить полнометражную ленту по повести «Путешествие Алисы». А Ричард Викторов после успеха его двухсерийного фильма об отроках во Вселенной решил вернуться к фантастике.

С Ричардом Викторовым мы встретились так. Он позвонил мне и позвал на премьеру его фильма. Помню, что премьера проходила в Доме литераторов, где я никогда раньше не был, меня схватили на входе вахтерши и долго не пускали, а Ричард, появившийся наконец, чтобы меня спасти, был потрясен тем, что существуют писатели, которые не бывали в таком месте.

Я тоже был удивлен видом Ричарда, так как представлял себе режиссеров совершенно иначе и даже имел опыт актерской работы в кино, что случилось незадолго до описываемой встречи с Викторовым.

Мои друзья — Слава Шалевич сотоварищи, молодые и весьма небогатые актеры, жили в одной громадной коммуналке в стареньком доме, прилепившемся к их театру Вахтангова. И когда ребят позвали играть в фильме «Хоккеисты», они взяли меня с собой. У меня только что отросла бородка, так что за отсутствием актерских данных режиссер заставил меня изображать скульптора (конечно же, с сомнительной бородой) и держал в кадре на фоне портрета Хемингуэя, полагая, что это смешно. За это я сорвал ему съемки, используя приобретенный недавно в Бирме опыт хироманта. Свободный от съемок, я сидел в сторонке, гадал актерам и членам группы по руке, что им было куда интереснее, чем работа. В конце концов, мне пришлось покинуть площадку, и актера из меня не вышло.

Так вот, на той картине был настоящий режиссер: он бегал, кричал, командовал и вел себя адекватно.

Ричард сильно хромал, у него было массивное тело, лицо доброе, но всегда серьезное и задумчивое; внешне он был сдержан, а внутри кипел от страстей, увлечений, мыслей и идей.

Жизнь обошлась с Викторовым сурово, но это никак не испортило ему характер.

Мальчиком он заболел костным туберкулезом, и летом сорок первого года его отправили в Крым лечиться в санаторий.

А вывезти не смогли.

Когда пришли немцы, Ричард отступал вместе с нашими войсками. В Керчи он лежал у пулемета — там уже не приходилось разбираться, кто взрослый, а кто ребенок. На одном из послед, них катеров его, тяжело раненного в ногу, вывезли в Новороссийск. Затем — в район Теберды, в больницу. Туда вскоре тоже прорвались немцы, и детей уводили по горным тропам.

Все эти месяцы мать искала его, не веря, что мальчик погиб.

Она разыскала сына в Баку.

К тому времени, когда Ричард пригласил меня в Дом литераторов, он уже прославился двумя фантастическими фильмами для детей — «Москва — Кассиопея» и «Отроки во Вселенной». В те годы (впрочем, и в последующие) они были лучшими фильмами подобного рода в нашей стране.

Мы

подружились — с таким хорошим человеком нельзя было не подружиться. И сценарий двух фильмов написали хоть и не быстро, но без конфликтов.

16

Работа с Викторовым для меня связана с Ялтой. С разными временами года, с Чайной горкой — общежитием Ялтинской студии, гостиницами, от шикарной по тем временам «Ялты» до общежитий в блочных пятиэтажках на крутых склонах ялтинских окраин.

Самой запоминающейся поездкой была первая, когда мы писали киносценарий «Через тернии к звездам». Писали вчетвером: я, Викторов, художник Загорский и оператор Антипенко. Все чудесные люди, но мне с ними было тяжело.

И вот почему.

Они жили наверху, на Чайной горе, где находился студийный дом, вернее, общежитие. Я же остался внизу, на набережной, в моей родной «Ореанде».

Беда заключалась в том, что Викторов в те недели питался только овощами. Очищал организм от мясной скверны. Костя Загорский проходил «сыроядский» этап в своей биографии, то есть ел только сырые овощи. Но всех перещеголял Антипенко, который голодал «по Брегту».

К девяти я поднимался на крутую гору, цвела глициния, пахло морем, утром было прохладно, и подъем не казался трудным.

Мы садились работать.

На столе стоял поднос с морковкой, салатом и редиской. Работали мы до трех, и желающие грызли морковку. К трем часам, когда кончали это занятие, я доходил до точки.

Попрощавшись, Загорский с Ричардом шли соображать себе скромную растительную пищу, а Антипенко брал большую бутыль, чтобы купить на набережной в аптеке дистиллированной воды — единственное, что ему разрешил употреблять Брегг. Мы спускались до набережной минут десять — пятнадцать, и весь этот путь Саша рассказывал мне о работе своих внутренних органов — голодающих эти проблемы живо волнуют.

Пока мы брели вниз, я узнавал последние сводки с поля боя: и цвет испражнений, и оттенки мочи, и состояние ишаков — все волновало этот мощный ум!

На набережной мы прощались с Антипенко, он уходил к аптеке, а я мчался в ресторан, где в пустом зале меня уже ждал бифштекс и сто граммов водки.

И я приходил в себя. Все это чуть не кончилось трагически.

Когда через месяц голодания Саша стал выходить из него, то он что-то не так сделал и угодил в реанимацию. К счастью, откачали…

Киногруппа почти всегда похожа на своего режиссера, как собака на старого хозяина. Викторовская группа была солидной, семейной, в ней не ломались тонвагены, не пропадали в запой осветители, а актеры не дрались в ресторанах. Вечером Ричард садился к телефону и подробно выяснял со своими детьми Аней и Колей, оставшимися в Москве, что сегодня было в школе, что задали и что предстоит завтра. Я сочувствовал его ребятам, но семейство, включая маму Ричарда, которая жила в том же доме и на том же этаже, было настолько дружным, что слезы, если и бывали, оставались невидимыми миру. А если случалось, что мы, примкнувшие к группе, загуливали и возвращались в гостиницу в час ночи, то всегда рисковали увидеть Ричарда на балконе. Молчаливого, глядящего на звезды и ни в чем нас не упрекающего.