Фантастика 2002. Выпуск 2
Шрифт:
Правда, большинство утопических сочинений, родившихся, например, в эпоху Просвещения, являли собой в общем-то абстрактные образы идеального государства, как правило, не имевшие зримой связи с Россией — вымышленные миры, управляемые просвещенным, добродетельным государем. Исключение составляет разве что сочинение князя Михаила Щербатова «Путешествие в землю Офирскую г-на С… швецкаго дворянина» (1773–1774), довольно прозрачно в царстве Офирском намекавшем на Россию (даже названия городов легко прочитывались: Квамо — Москва, Переграб — Петербург и т. д.). Признавая заслуги Петра Великого (в романе — Перегоя) в деле просвещения России, князь — убежденный государственник, тем не менее не скрывает своего недовольства петровскими реформами (в частности, перенесение столицы из Москвы в Петербург) и пытается исправить роковые ошибки. Единственно правильный путь для России, считает он, возврат
Сны о чем-то большем
Жить бы нам в этом царстве ретивом,
где с забавой сливается труд,
где кузнечики всем коллективом
свое звонкое счастье куют [4] .
Политическая жизнь России в XIX веке началась с восстания декабристов. А «фантастическая» жизнь — с появления «декабристской» утопии «Сон» (1819), принадлежащей перу известного музыкального критика и декабриста А. Д. Улыбышева. Это во всех смыслах сочинение декларативное, наиболее отчетливо пропагандирующее взгляды декабристского окружения относительно «самого правильного» пути, по которому России следует двигаться к Абсолютному счастью.
4
Вячеслав Куприянов.
Какое же будущее России виделось декабристам?
«Из всех видов суеверий мне кажется наиболее простительным то, которое берется толковать сны. В них действительно есть что-то мистическое, что заставляет нас признать в их фантастических видениях предостережение неба или прообразы нашего будущего», — так начинает свое повествование А. Д. Улыбышев. Как нетрудно заметить, утопические образы будущего русские авторы чаще всего «транслировали» через сновидения героев. Одна из причин укрепления сновиденческой традиции в отечественной утопической литературе заключается в том, что цензура (будь то царская или советская) более чем настороженно относилась к литературным «заглядам в Будущее», ведь нередко утопии соприкасались с болезненными социальными проблемами, а выдуманная Россия оказывалась антитезой России реальной. И вот автор будто заранее выстраивает свое алиби для обвинителей-цензоров: это всего лишь сон. Мало ли что может присниться! Современный исследователь утопической мысли В. П. Шестаков выделяет и другую причину распространения «утопических сновидений»: «Русский писатель и мыслитель зачастую острее, чем его европейский собрат, ощущал разрыв между идеалом и действительностью. То, что европейскому философу и сочинителю… казалось возможным уже в процессе ближайшего созидания… для русского утописта представало пронзительной мечтой, осуществимой лишь в очень далеком будущем».
Итак, оказавшись во сне в Петербурге неопределенного далека, автор моделирует свою «счастливую Россию», которая «согласуется с желаниями и мечтами» его «сотоварищей по «Зеленой лампе». Итак, в результате общественного переворота, «происшедшего» около 300 лет назад, Россия освободилась от гнета самодержавия и крепостничества, превратившись в страну просвещенную и демократическую, где все имеют право на образование и равны перед законом. Странствуя по будущему Петербургу альтер эго писателя с восторгом демонстрирует читателю «происшедшие» перемены. В помещениях многочисленных казарм, «которыми был переполнен город», разместились общественные школы, библиотеки, академии. Михайловский замок превратился в «Дворец Государственной Думы», а в Аничковом дворце разместился «Русский Пантеон», где собраны статуи великих русских героев и общественных деятелей. Но строительству, любого нового общества, как известно, сопутствуют неизменные ритуалы жертвоприношений. В данном случае Улыбышев решил пожертвовать Александро-Невской лаврой, которую россияне «прекрасного далека» попросту разрушили — как символ неприемлемого им религиозного фанатизма, воздвигнув на монастырских руинах триумфальную арку. Столетие спустя большевики реализовали-таки мечту писателя-декабриста, правда, не в Петербурге, а в Москве, и вместо триумфальной арки соорудили бассейн. Это тот редкий случай, когда сказка и в самом деле стала былью.
Вполне закономерно, что новая Россия сменила и государственную символику: место двуглавого орла на российском флаге занял феникс — символ «свободы и истинной веры» (не понятно, правда, что это за вера). Но вот штришок, который не может насторожить: показав
Декабристские утопии расчистили дорогу утопиям либеральным и социалистическим. Хрестоматийный пример последней — «Четвертый сон Веры Павловны» Н. Г. Чернышевского (1863), который, собственно, и является первым в русской литературе образцом социалистической утопии. Это произведение слишком хорошо известно читателям еще со школьной скамьи, поэтому не станем на нем задерживаться. Заметим лишь, что либеральные утопии, как правило, были ориентированы на западноевропейскую модель построения общества.
А теперь интересно заглянуть в лагерь их идейных противников — писателей-славянофилов. Вот перед нами роман Владимира Соллогуба «Тарантас» (1840), в котором тоже есть утопическая глава — сон-путешествие героя в идеальную Россию. Внешне она вполне согласуется с представлениями демократа-«западника» Чернышевского. Все тот же вариант: Труд — Братство — Равенство. Ну, может, в более пасторально-патриархальных тонах. И уж точно, лишенный революционного экстремизма Улыбышева. Соллогуб — за усовершенствованные традиции. Утопический мир Соллогуба куда более уютный, цельный. Здесь царит культ добровольного труда (даже князья и графы почитают за счастье трудиться на благо Отечества), науки и уважения к человеку и национальному достоянию (будь то искусство или природа). Но утопию Соллогуба положительно выделяет и то, что автор не предлагает «готовый» вариант идеальной России, а пытается экстраполировать движение россиян к социальному благополучию.
Конечно, не предложил нам писатель и детально проработанной модели. И все-таки полезно россиянам, познавшим искушающую силу вседозволенности, перелистать страницы книги. Судите сами: «Мы шли спокойно вперед, с верою, с покорностью и надеждой… Терпением разгадали мы загадку простую, но до того еще никем не разгаданную… Люди кричали много о своих правах, но всегда умалчивали о своих обязанностях. А мы сделали иначе: мы крепко держались обязанностей, а право, таким образом, определилось у нас само собой».
Полезное чтение, не так ли?
Дальнобойщики
Мы убьем машинами вселенную, Под железом умерла земля, В наших топках бьется солнце пленное, И в бессмертной стали нет добра и зла [5] .Сможет ли наука повлиять на социальное развитие общества? В успехах науки и техники многие увидели абсолютную панацею. Уже в первой половине XIX века фантасты все чаще стали обращаться к вопросам науки. Как следствие, появились «технологические» версии будущей России. Идеал адептов этой идеи — мощная, технологически оснащенная Российская Империя, стоящая во главе всего остального мира. Именно стремительное развитие и государственное финансирование науки и техники, полагали они, позволит России занять лидирующее положение в мире.
5
Андрей Платонов.
Вероятно, сами литературные провидцы сомневались, что это произойдет в ближайшем будущем, поэтому «русский золотой век» они предусмотрительно относили как можно дальше во времени.
Самый яркий пример «индустриально-имперской» утопии — это, конечно же, незаконченный роман князя В. Ф. Одоевского «4338 год» (1835). По существу, перед нами первая в России подлинно державная (имперская) утопия. Россия XXX века по Одоевскому — это «центр всемирного просвещения», достигший небывалых успехов в науке, технике и культуре, объект подражания для всех других народов. И в самом деле, сетования китайского студента, странствующего по Российской Империи, греют мечтательную русскую душу: «Мы, китайцы, ныне ударились… в безотчетное подражание иноземцам. Все у нас на русский манер: и платье, и обычаи, и литература; одного у нас нет — русской сметливости…» Примечательным штрихом социальной жизни страны является и то, что в правительство наряду с министрами транспорта, юстиции и т. п. на равных присутствуют философы, поэты, историки, художники, мнение которых авторитетно для российского общества… Эх, Владимир Федорович, вашими бы устами!..