Фантастика 2002. Выпуск 2
Шрифт:
— Нет!!! — заорал я. Больше я не мог игнорировать происходящее вокруг, ибо чувства не подчиняются разуму. Мало понимать, что все это происходит понарошку, когда ты видишь свое изуродованное тело и чувствуешь совершенно не^ отличимую от настоящей боль. Да, они определенно не преувеличивали своих способностей по развязыванию языков.
— Что нет? — безжизненно спросил Клоун. Акробат застыл рядом с измазанными в моей крови пальцами.
— Нет, здесь меня ничто больше не ждет. Нет!
— Ты не обманываешь нас?
— Нет! Нет!
Оба «агента прикрытия» молча повернулись и пошли вдоль площади. Вокруг стояли застывшие статуи людей, так и не дошедших по своим делам, висели в воздухе садившиеся, но так и не достигшие земли флаеры. Мы прошли по площади к следующей улице, и всю дорогу я бессильно свисал в руках своих палачей, а
— Смотри! — потребовал Клоун, как только мы дошли до новой улицы. Здесь стояли высокие старинные дома с лепными украшениями между окнами и громадными лоджиями на верхних этажах. На одной стене висела табличка с названием «Цветочная». Боль мешала мне сосредоточиться и я смотрел на буквы и дома вокруг слишком долго. Акробат коротко ткнул меня в рану, однако это не помогло, так как я почти потерял сознание.
— Нет! — закричал я с истерикой в голосе, как только смог это сделать. — Это не то место, я ничего здесь не узнаю!!!
— Ты врешь, — холодно откликнулся Клоун, и я понял, что меня снова ждет нечто страшное.
— Нет, это правда!!! — снова завопил я, начав дергаться изо всех сил, но тщетно. Неотвратимый и ужасающий, Акробат приблизился ко мне. Это приближение само по себе оказалось гораздо страшнее, чем боль пытки. Ожидание боли ужаснее ее самой… Акробат вынул из кармана небольшой ножик. Державшие меня сзади люди вывернули левую руку, протягивая ее ладонью к нему. Акробат осторожно ухватился за запястье, но я успел сжать пальцы в кулак. Толстяк картонно улыбнулся и с размаху вонзил нож с тыльной стороны моей кисти, перерубив одним ударом и кости, и сухожилия. Раскаленная река нестерпимой боли побежала внутри руки к плечу, а потом выплеснулась на внутренности… Я кричал и извивался, но не в силах был вырвать руку из тисков палачей. Даже тени помутнения рассудка не находило на разум. Я с ужасом смотрел, как Акробат по очереди берет мои самопроизвольно растопырившиеся пальцы и срубает их, как лишние сучки с ветки дерева. Густая красная кровь обильно сочилась из обрубков, но я уже не чувствовал боли, вернее, она поглощалась той, первой рекой… И это было едва ли не страшнее.
— Нет… нет… — проплакал я. В таком состоянии трудно определить точно, но кажется, я и вправду плакал. Сил кричать уже не осталось.
— Хорошо, — сказал Клоун. — Пока мы этому поверим, но попозже, когда тебе станет ЕЩЕ хуже и ты вдруг вспомнишь, что забыл нам сказать нечто важное, не задерживайся с признанием.
И они снова поволокли меня по площади, наполненной застывшими людьми, которых я уже не видел. Рвущая меня боль незаметно утихла, превратившись в ноющую, сильную настолько, чтобы изнурять меня своим присутствием и в муках мечтать о забытьи, и слабую настолько, чтобы не лишить меня ни сознания, ни тем более жизни. Кровь сочилась из многих ран — все равно я скоро я впаду в беспамятство. Пока же я мутным взором уткнулся вниз, ибо никто не собирался поднимать мне голову, а в мозгу так и стояла яркая картина: мои пальцы, кувырком отлетающие от острого ножа. Где же это проклятое забытье? Крови вылилось вполне достаточно, чтобы отправить сознание в далекие небеса вне этого мира… Но черт побери и боже помоги, это ведь НЕ тот мир! Что, если кровь тут будет бежать из меня вечно, чтобы ни на миг не прекратить мучений? Я содрогнулся в руках палачей, добредших тем временем до очередного ущелья в окружающей площадь стене домов.
— Смотри! — снова повелел Клоун, и я послушно, собрав все свои силы, стал пялиться вокруг. Я… я был побежден. За тот краткий миг, после того, как я подумал о бесконечности мучений, и до того, как Клоун раскрыл рот. Я уже готов был наплевать на Специальную Службу и презрение, которое ждет предателя. Мне нет дела до их высокопарных слов и поз, потому что они не были ЗДЕСЬ, а я был. Я хочу быстрее открыть свою тайну и спокойно умереть. Я больше не мог терпеть.
Потому я старательно разглядывал стены, окна, двери, вывески и новые мемориальные доски. Здесь их было много — рядом с каждым окном суровый каменный лик очередного великого героя Арктуруса. Я забыл про боль, напрягая зрение и мозг в попытке озарения, и чем дальше я всматривался, тем больше холодел и внутренне сжимался. Нет, ничего мне не казалось тут знакомым. Но ОНИ ведь этому не поверят!!! Я снова яростно дернулся,
— Нет… — прошипел я. — Нет! Нет! Я не могу ничего узнать!!!
Клоун молча показал рукой вправо. Я сжался, ожидая после этого жеста очередной порции издевательств и почти наделав в штаны, но нет, тут я ошибся. Им, персонажам компьютерного мира, не нужны слова и жесты, они все понимают и так. Этот взмах рукой — для меня.
Мы двинулись дальше и достигли новой улицы. Когда же они кончатся? Вроде Эрни говорил мне, сколько улиц вливаются в эту проклятую площадь. Четыре? Но одну я видел — Первую, а сейчас мы идем на четвертую по счету. Неужели пошли на второй круг?
— Смотри! — сказал Клоун и мне почудилось отчаяние в его ровном голосе. Нет, что только не привидится омраченному страданиями мозгу! У него не может быть эмоций теперь, когда не перед кем притворяться. Я в который уже раз послушно вгляделся в плавающую перед глазами улицу, в ее дома… Нет и не может быть. Первая улица, я уже видел ее название… Существовал, конечно, шанс на то, что я не рассмотрел какой-нибудь ключевой детали, именно поэтому виртуальные палачи приволокли меня сюда. Но они проиграли, а вместе с ними проиграл и я. В выигрыше только СС, как и должно было быть, никак иначе. Я понял это, понял всю свою мелкую значимость или даже отсутствие ее, понял нелепость желания стать предателем. Никто не позволит мне этого сделать. Я могу только страдать и умереть, если не смог выполнить задания и провалился.
Я дико захохотал, трясясь в крепких тисках множества рук так сильно, что они вынуждены были сжаться до невообразимого предела. Казалось, мои кости, далеко не самые хрупкие и тонкие по человеческим меркам, сейчас с треском переломятся. Клоун застыл, опустив руки, как обесточенный робот, а Акробат пошел ко мне с зажатым в ладони ножом. Руки державших рывком подняли меня вверх, заставив встать на ватные ноги и смотреть мучителю прямо в лицо. Акробат ткнул ножом мне в живот и стал вращать его там. Я дергался из стороны в сторону, я пытался подпрыгнуть и выскочить из своей кожи, чтобы только убежать от этой дикой боли, наматывающей все мое нутро на свои железные пальцы. Прожигающие насквозь щупальца проникали в каждый уголок, разрывали каждую клетку, разбивали на части каждую молекулу. Я был рад развалиться на самые Мелкие кусочки, только бы не было больше того цельного организма, который в состоянии чувствовать все это. Но этого не происходило. Я был одной огромной печенью Прометея, которую разрывали на куски когти боли — только для того, чтобы она срасталась снова для новой пытки. Это происходило в каждое мгновение.
Я больше не мог кричать, я лишился уже всего, осталась только способность чувствовать боль. Акробат опустился на колени и вскоре поднялся снова, держа в ладонях горсть сизых слизистых трубок, переплетенных друг с другом, покрытых пятнами крови, жутко воняющих. Молча, с улыбкой, он ткнул этой отвратительной требухой мне прямо в лицо…
Потом он выпустил мои кишки и застыл неподвижно. Они все застыли. Я выпал из ослабших объятий, им под ноги, жалкий, выпотрошенный, валяющийся в вонючей луже собственной крови, перемешанной с вытекающим содержимым кишок. Они безучастно смотрели в то место, где я стоял до того. Их выключили. Я пытался уползти от ужаса, от липкой мерзости, пробиравшей меня даже через боль, уползти от этой сизой страшной горки, недавно бывшей частью меня. Кажется, я все-таки сходил с ума… Но тут меня с верхом накрыла тьма, та самая, что не есть отсутствие света, а отсутствие чего бы то ни было.
…Больше всего я боялся очнуться. Но когда ты можешь бояться, то ты уже очнулся. Единственное, что я мог делать в этой ситуации, — не открывать глаза. Глупо, по-детски, словно думая: если я никого не вижу, значит, и меня не видят…
В затылок упирался узкий твердый край, спинка кресла или что-то вроде того, так как задницей и спиной я чувствовал жесткие поверхности. Мне казалось, что я размазан по ним, как кусок прокисшего и ни к чему не годного теста. Рядом слышались голоса, но никто не пытался меня бить. Пока…