Фантастика 2002. Выпуск 2

Шербак-Жуков Андрей

— Наши органы чувств просто не могут отобразить мир во всей его сложности, так, как есть, полностью, и вынуждены строить специально для нас другой, упрощенный, ненастоящий. В этом иллюзорном мире мы и живем. Мы привыкли к нему и не желаем другого. Кстати, именно поэтому мы не можем по-настоящему понять природу гравитационных и внутриядерных сил, не можем ощутить — кроме как приборами — магнитное поле и радиацию. Несмотря на то что все это существует рядом с нами и постоянно влияет на нас, мы не можем это увидеть, услышать, осязать… Можно найти аналогию. Собака со своим черно-белым зрением не может представить себе красного или синего, так и мы не можем представить себе четвертое, пятое и другие измерения, несмотря на то что живем в них… Но Бог

с ней, с собакой — предположим, что у нее несовершенное зрение, а у нас таки совершенное. Но у насекомых — скажем, у пчелы — ведь тоже цветное зрение, а видит она все по-другому: белые цветы ей кажутся голубыми, а желтые — фиолетовыми… Кто прав? Человек или пчела? Какие цветы на самом деле?

Профессор улыбнулся, но словно бы не тому, что услышал, а чему-то своему. Он сидел в кресле, завернувшись в плед, как гусеница в кокон, и время от времени прихлебывал чай. На поверхности чая отражалась лампа, играли, переливались блики.

— Так вот… — продолжил голос с пленки. — Мир, который мы видим, в котором живем, условен; более того, он искусственный. Покрывало майи… Чувственный опыт обманчив, об этом неоднократно говорили философы прошлого. Я скажу тебе больше: каждый человек видит мир по-своему, а значит, каждый человек живет в своем собственном мире…

Профессор опять улыбнулся.

— Теперь о пресловутом четвертом измерении. Как бы это, что б тебе было попонятнее… Ты знаешь строение вестибулярного аппарата человека?

— В общем, нет.

— Если просто… Он состоит из трех колец, лежащих в трех перпендикулярных плоскостях. Это-то тебе понятно?.. В кольцах — рецепторы. Еще там… Впрочем, ну их… Подробно тебе незачем. Самое главное, что все органы чувств связаны между собой, и вестибулярный аппарат влияет, скажем, на зрение… и так далее. В общем, каждое из колец регистрирует изменения положения тела в одном из измерений. А всего их три… Понимаешь?

— Не очень.

Женя остановил запись.

— Тут он пытается пересказать мне учебник по физиологии. Я ведь филолог — всего этого не знал… Я перемотаю. Ладно?

— Да, конечно.

Женя перемотал кассету чуть вперед.

— Все вместе эти три кольца рисуют нам картину трехмерного мира. И все другие органы чувств вслед за ними тоже… Теперь понимаешь? Мы не чувствуем четвертого измерения только потому, что нам нечем его почувствовать! У нас просто нет четвертого кольца. А между тем четвертое измерение существует, и пятое, и шестое тоже… И мы живем во всех этих измерениях, но не можем понять и почувствовать их. Мы не можем понять многих явлений природы только потому, что суть их не попадает в наши три измерения, а прочно коренится в других. Да что там явления природы, может быть, мы не можем — понять друг друга только потому, что души человеческие тоже находятся в четвертом измерении. Ощутить мир целиком и полностью, пожалуй, невозможно, но продвинуться в его познании вполне в наших силах. Для этого, в первую очередь, нужно отказаться от иллюзорного трехмерного мира, того, что преподносят нам наши органы чувств. Необходимо искусственно усовершенствовать эти органы. И тогда хоть как-то расширится наш кругозор…

— Но как? — спросил с магнитофонной пленки Евгений.

А Евгений реальный еще раз скользнул взглядом по интерьеру комнаты: пустые остовы книжных полок пересекались под прямым углом, словно оси абсцисс и ординат, точно такой же прямой трехмерный угол образовывали стены и потолок; все вокруг, все предметы в комнате — включая картонные коробки, перетянутые крест-накрест шпагатом, — настаивали на трехмерности мира. А посреди этого трехмерного мира в мягком кресле, уютно завернувшись в плед, сидел профессор и прихлебывал чай. Только магнитофон — надо заметить, весьма чуждый профессорской квартире — производил шум, выпуская в мир потоки максималистской, юношеской чуши. Чуши, от которой у нормального человека уже давно бы съехала крыша… Кто прав? Кто убедительнее? Евгений вдруг почувствовал бесконечную глупость своего положения. Ничем

профессор не поможет, понял он.

— Как? — переспросил на записи Герман. — Я нашел нейрохирурга, который берется мне вшить второй вестибулярный аппарат симметрично с первым… Это, конечно, рискованно. Я даже не представляю своих будущих ощущений, но, может быть, мне удастся воспринять шестимерное пространство, где электрополя так же видны, как лужи на асфальте, а гравитация слышна, как вой ветра, где рядом с телами людей их двойниками ходят души… Возможно, я даже смогу передвигаться из одного измерения в другое. Но риск все-таки огромен, поэтому я не хочу, чтобы ты рассказывал об этом кому-нибудь раньше времени… Зато потом, после эксперимента, что бы ни случилось, постарайся…

Евгений выключил магнитофон.

— Теперь уже не только можно, но и нужно, чтобы об этом узнало как можно больше людей, — торжественно сказал Женя.

— Так что же произошло? — оживленно спросил профессор. И Евгений, увидев эту заинтересованность, всего на миг подумал: а может быть, все-таки поможет… — Эта ужасная операция состоялась? — закончил профессор. И Евгений укорил себя за поспешность суждений.

— Да. Более того — операция удалась! Мой друг исчез, как только начал приходить в себя. Чуть ли не с операционного стола. Просто растворился в воздухе. Вы понимаете, он же перенесся в другие измерения, в параллельный мир! Он вырвался из этой трехмерной ловушки иллюзорного мира…

— Вы это сами видели? — чуть охладил энтузиазм Евгения профессор.

— Что?

— Как он исчез.

— Нет, но мне это рассказал хирург.

— Кстати, кто он, откуда, как его зовут?

Женя замялся:

— Дело в том, что он не назвался. Вы же понимаете, что операция была проведена незаконно и тайно, он опасался последствий. А потом он вообще куда-то уехал… Но он очень хороший хирург…

— Ну что ж, я думаю, что милиция сможет его отыскать.

— Почему же милиция… — Женя ошарашенно хлопал глазами. — Вы что, мне не верите?

— При чем здесь вы — вы, по-видимому, ни в чем не виноваты. А вот этот ваш так называемый хирург — явно аферист. Вы не знаете, он, случайно, не брал с вашего друга денег? Или он просто маньяк, такие тоже бывают… В любом случае этим должны заниматься не ученые, а правоохранительные органы.

— Вы не верите… — удрученно повторил Женя.

— А почему, собственно, я должен кому-то верить? Друга вашего нет, хирурга тоже нет, не осталось даже свидетельств их существования, кроме этой кассеты с юношеским бредом и ваших рассказов… Ничего этого нет, а мир — заметьте, нормальный, трехмерный — есть. Вот он, можете потрогать. Вы — романтик; наверное, стихи любите, может быть, поете под гитару… Фантастику небось читаете… Но только то, что красиво звучит в литературе, очень часто бывает пагубно для науки. Хотите расширять сознание — так занимайтесь йогой. Или каким-нибудь буддизмом. И, Бога ради, не верьте на слово. Вас ведь просто обманули, говорю вам это точно, как специалист по этому самому вестибулярному аппарату… Кстати, ничего в нем нет таинственного — это всего-навсего орган, позволяющий сохранять равновесие…

— Но ведь все органы чувств связаны воедино… — попытался поспорить Евгений.

— Вы меня будете учить? — беззлобно оборвал его профессор. — Науке по этому поводу ничего не известно. И точка…

Однако в рассказе точка еще не поставлена.

Женя ушел, а Сергей Филиппович, закрыв за ним дверь, устало опустился в любимое кресло. Он вспомнил те древние времена, когда он был таким же молодым и смелым, и его глаза были такими же голубыми и так же горели огнем… Ах-ах-ах, вестибулярный аппарат, как же, как же… Хорошо им теперь — нашел хирурга, незаконная операция… А в те времена умели отбивать охотку. Какие, к черту, параллельные миры! Стране нужен металл! Потом — кукуруза… Чуть из комсомола не выперли, а ведь он был сыном полка. Пришлось публично покаяться, рукопись сжечь и все забыть, как страшный сон. А ведь все доводы были — слово в слово…