Фантастика 2003 Выпуск 1
Шрифт:
В конце 30 - начале 40-х годов писатель все больше сближался с реальностью, отступая к бытописательству.
Но не всегда ему удавалось удержаться на рельсах голого реализма, и тогда современность вдруг снова обрастала причудливыми "фантазмами", как в повести "Эротида" (1835), романах "Сердце и Думка" (1838), "Новый Емеля, или Превращения" (1845).
Однажды о А.Ф. Вельтмане другой писатель романтической эпохи А.Бестужев-Марлинский отозвался таким образом: "Вельтман, чародей Вельтман, который выкупал русскую старину в романтизме, доказал, до какой прелести может доцвесть русская сказка, спрыснутая мыслию…". Трудно найти более удачные слова для завершения этих беглых заметок об одном из основателей отечественной фантастики.
ПРИМЕЧАНИЕ:
(*) Если бы иные современные критики-фантастоведы взяли бы на себя труд проникнуть в историю
Фантасты, конечно, не провидцы, но случаи удачных прозрений на страницах фантастических книг нередки. Но так то - фантасты. Удивительные (лучше сказать, все-таки, курьезные) "научные" прогнозы, как оказывается, можно встретить и в произведениях, традиционно лежащих за пределами "фантастических интересов". Откроем, например, роман "Братья Карамазовы". Ну что здесь фантастического?
– скажете вы. Ничего, - ответим мы, - кроме того, что здесь впервые в литературе упомянут (конечно, в аллегорической форме)… искусственный спутник Земли.
Не верите? Тогда перечитайте знаменитую сцену разговора Ивана Карамазова с чертом. Весьма занятные рассуждения мы там встретим: "Что станется в пространстве с топором?… Если куда попадет подальше, то примется, я думаю, летать вокруг Земли, сам не зная зачем, в виде спутника".
Что ж, Федор Михайлович, как известно, был не только великим писателем, но и ярким публицистом, эмоционально выступавшим в поддержку фантастического метода в русской литературе.
А что касается "настоящего" искусственного спутника Земли, то впервые он был описан в повести ныне практически забытого американского фантаста Эдварда Эверета Хэйла "Кирпичная луна" (1870).
"И вдруг - словно по манию волшебного жезла - со всех голов и со всех лиц слетела тонкая шелуха кожи и мгновенно выступила наружу мертвенная белизна черепов, зарябили синеватым оловом обнаженные десны и скулы.
С ужасом глядел я, как двигались и шевелились эти десны и скулы, как поворачивались, лоснясь при свете ламп и свечей, эти шишковатые, костяные шары и как вертелись в них другие, меньшие шары - шары обессмысленных глаз".
Оговоримся сразу: это анатомическое описание позаимствовано не из романа ужасов. Что же такое случилось с героем? Почему вдруг он стал видеть внутренности людей? "Вероятно, речь идет о рентгеновском зрении", - догадается начитанный поклонник фантастики. И будет прав. Действительно, тема рентгеновского зрения давно волновала фантастов. Первым к этой проблеме обратился еще в 1920-е годы остроумный болгарский фантаст и сатирик Светослав Минков в блестящей новелле "Дама с рентгеновскими глазами". Дотошные книгочеи вспомнят тут же и рассказ советского фантаста Александра Беляева "Анатомический жених". Но, как оказывается, классики реалистической литературы и тут умудрились общеголять фантастов по крайней мере на полвека. Необычную, сюрреалистическую ситуацию, в которой оказался герой, вдруг увидевший анатомическое строение гостей одной вечеринки, описал еще в 1878 году… Иван Сергеевич Тургенев в коротеньком (всего 23 книжных строки) этюде под мрачным названием "Черепа" (именно оттуда и позаимствовали мы вышеприведенную цитату), вошедшем в состав цикла "Стихи в прозе". Много занятного обнаружит в этом традиционно считающемся далеком от фантастики цикле любитель путешествий по истории жанра. Есть здесь и классический хоррор ("Старуха"), и традиционная утопия ("Лазурное царство"), и космогоническая утопия ("Пир у Верховного Существа"), и даже утопия сатирическая ("Два четверостишия"); найдется здесь и удивительная история гибели мира ("Конец света"), и рассказы, раскрывающие популярную в НФ тему раздвоения личности ("Соперник", "Когда я один (Двойник)"), и уж совсем научно-фантастическая миниатюра о насекомых-мутантах ("Насекомое").
Впрочем, этими миниатюрами вклад великого писателя в становление русской фантастической прозы не ограничился. Поэтому придется классику отечественной словесности посвятить еще одну главу.
Начнем с цитаты: "Может
Да и то правда: эти два имени, каждое из которых замечательно в отдельности, в контексте литературной истории несовместимы, полярно различны и по методу изображения действительности, да и - чего греха таить!
– по степени писательского дарования. Но ведь и Ян Неруда, автор приведенной выше цитаты, так же ясно представлял это различие, и, тем не менее, поставил в один ряд классика русского реализма и классика научной фантастики. На самом деле - обоснованно, ведь степень популярности этих двух писателей была равнозначной, в 60-80-е гг. ХIХ века Тургенев и Верн - одни из самых популярнейших авторов Европы. Раз уж мы заговорили о Жюле Верне. Сам Иван Сергеевич, между прочим, более чем высоко ценил творчество французского фантаста, о чем свидетельствуют и слова Л.Н.Толстого (не менее ценившего романы Ж.Верна), услышанные в 1891 г. известным физиком А.В.Цандером в Ясной Поляне: "…Послушали бы вы, с каким восторгом отзывается о нем (о Ж.Верне.
– Е.Х.) Тургенев! Я прямо не помню, чтобы он кем-нибудь так восхищался, как Жюль Верном". В свою очередь и французский фантаст неизменно называл Тургенева в числе своих самых любимых авторов.
Что ж, уже по предыдущему этюду легко догадаться, что наш прославленный классик не только почитал сочинения фантаста Верна, но и в своем творчестве имел изрядное пристрастие к "фантазму", и даже оставил заметный след на скрижали российской фантастической прозы.
Удивительного в этом, разумеется, ничего нет, в истории мировой литературы достаточно примеров, когда писатели "реалистического цеха" проявляли себя незаурядными фантастами. Только в истории нашей словесности достаточно упомянуть такие имена, как Гоголь, Достоевский, Амфитеатров, Салтыков-Щедин, Булгаков, наконец. Удивительно другое: широкому кругу современных читателей Иван Сергеевич в большей степени известен как автор именно (а нередко приходится употреблять определение "только") реалистической прозы. Вероятно, причины недостаточного внимания к другой стороне писательского таланта кроются и в отрицательной критике фантастического в ХIХ веке (вспомните разносы "Неистового Виссариона" фантастической прозы В.Одоевского и Н.Гоголя), да и советская придворная критика и литературоведение не питали особых симпатий к фантастике как художественному методу. Впрочем, справедливости ради заметим, что классикам в данном случае повезло несравнимо больше, нежели их менее известным коллегам по перу.
Итак, как складывалась судьба фантастический историй автора «Отца и детей»?
Перечитывая (или открывая впервые) "таинственную прозу" И.С.Тургенева, перед нами открывается совершенно другой Тургенев - один из самых поэтичных и ярких фантастов дореволюционной России… Непривычно звучит? Увы, даже сегодня до конца не изжита закостенелая тенденция к отторжению русской дореволюционной фантастики из художественной родословной мировой фантастической и научно-фантастической прозы. Такое отношение порождено, по меткому замечанию Е.П.Брандиса, "школярским разграничением жанров". Видимо, не так легко оказалось преодолеть инертность устаревших, заведомо снобистских догм западных исследователей, упрекавших в…заимствовании и неоригинальности русских "фантастов" Гоголя, Одоевского, Тургенева и др. (особенно в этом преуспел Ч.Пэсседж, автор крайне претенциозной и легковесной книги "Русские гофманисты").
Впрочем, о заимствованиях и литературных ассоциациях мы еще поговорим.
Фантастику Тургенева литературоведы склонны называть "таинственной" прозой (под это же определение подпадают и многие произведениях русских романтиков, да и реалистов ХIХ века). Ближе всего эта литература - отталкиваясь от современных градаций жанров - к фэнтези, нежели к научной фантастике (далее - НФ). Читатель НФ не найдет в "таинственной" прозе ни головокружительных приключений на иных планетах, ни урбанистических полотен воображаемого будущего, ни даже привычных уже в то время историй о безумных ученых. Но вдоволь магии, мистики, выходцев из потусторонних миров. Это литература о приключениях Тайны, о загадках человеческой психики, природы, бытия вообще.