Фантастика 2003 Выпуск 1

Буркин Юлий Сергеевич

– Опасность сейчас в основном за бортом. Так что уж не обессудь.

Я возражать не стал, да и нечего было.

Сборы, как говорится, были недолги. Наши скафандры - костюмцыки, как их называет Мастер, - были, как и полагается, заряжены до предела, и так было бы, даже если бы то были последние ватты энергии и последние литры дыхательной смеси на корабле. Одёжка эта была задумана и сделана по максимуму, я в ней полез бы и в жерло действующего вулкана, даже не запасясь веером для прохлады. Нам помогли, как полагается, облачиться, провели через режим проверки и, так сказать, кинули в холодную воду - хотя на самом деле совсем наоборот.

Когда мы оказались за пределами корабля (господи, и какой же уютной и чудесной показалась нам тогда эта куча железа!), я, наверное, впервые в жизни понял, какие чувства обуревают петуха, когда начинается процесс превращения

его в бульон. Да и не только я; мне почудилось, что даже невозмутимый компьютер моего скафандра озадаченно крякнул прежде, чем разослать по всей арматуре соответствующие команды, приказывающие работать на полную мощность. Похоже, что подобное происходило и в остальных персональных мирах, потому что с полминуты мы простояли совершенно неподвижно; наверное, и остальные так же, как я, стали осматриваться очень осторожно, стараясь даже не поворачивать головы внутри шлема, как если бы уже сами наши взгляды могли как-то изменить обстановку не в нашу пользу. Может, мы и ещё помедлили бы, если бы голос Мастера - интонации его показались очень решительными - не помог нам стряхнуть оцепенение. Голос звучал как обычно, был разве что чуть более хриплым, но это, видимо, за счет помех связи, потому что атмосфера была заряжена весьма сильно, и стержень носовой антенны, что находился сейчас в семидесяти метрах над нашими головами, искрил, как палочка «бенгальского огня» новогодним вечером. Такое нас как раз не очень тревожило: длинный щуп заземления успел уже уйти в грунт, так что неприятностей со стороны атмосферного электричества не ожидалось. Приказ же Мастера прозвучал так:

– Общий осмотр окружающего пространства - каждый снизу вверх по спирали. Взаимный осмотр. Проверка связи - голосовой и независимой компьютерной. Девяносто секунд для доклада. При обнаружении чего-то нештатного - немедленный рапорт. Начали!

Ну ладно, начали. По сути, настоящим осмотром окрестностей занимались наши компьютеры, потому что они, а не мы управляли всей поисковой и прочей кваркотроникой. Для наших глаз освещённость местности была не самой удобной: ранние сумерки, никак не ярче. Поэтому компьютер предложил мне инфравидение. Я, однако, воздержался: хотелось посмотреть на мир своими глазами. Я начал, как и полагалось, от собственных ступней и стал медленно поворачиваться против часовой стрелки, постепенно поднимая взгляд всё выше.

Можно было поспорить на сколько угодно, что ритуал этот излишен: он обычно применяется тогда, когда возникают хоть какие-то подозрения о возможной сверхнормативной активности среды - ну, скажем, крутые стихийные процессы или, ещё хуже, признаки жизни. Среда сама по себе нейтральна, она не считает нас врагами, пока мы не начали энергично воздействовать на неё, а вот жизнь в любой другой жизни усматривает либо пищу, либо конкурента. Но здесь ни о какой жизни речи быть не могло. Есть, конечно, существа, такая микрофлора, что может приспособиться и к обитанию в немыслимых условиях, но не было в этом мире ни малейшего признака органики, а наши - корабельные я имею в виду - анализаторы мы считали настолько чувствительными, что они уловили бы следы, даже если бы этих тварей была одна чайная ложка на всю эту атмосферу и поверхность, а в недра мы лезть не собирались. Однако наш Мастер был старым формалистом, спорить с ним было бесполезно. Так что я послушно сканировал глазами тот грунт, на котором стоял, и не поднял глаз даже тогда, когда слух исправно оповестил меня, что первый зонд стартовал и ушёл за атмосферу, унося в себе первую составляющую «методики-четыре», а ещё через десять секунд и вторая составляющая отправилась в путь - к горячей туче, как я успел обозвать туземный источник света. Может, я и поглядел бы, как оба аппарата покидают нас - хотя бы просто по привычке, чтобы убедиться, что старт их прошёл нормально. Может быть. Но именно в то мгновение мне почудилось, что со зрением у меня возникают проблемы, и мне стало не до чужих забот.

Если бы я сейчас оперировал приборным зрением, то не задумываясь свалил бы всё на сбои оборудования. Но сейчас работали именно мои глаза, и ничто другое. Так что либо начала глючить моя нервная система, либо же… Либо же?

По законам и правилам безопасности, которые именно я обязан был блюсти, до конца общего ориентирования на всём, что окружало нас, были как бы развешаны категорические запреты: «Руками не трогать!». И если бы мне почудилось, что кто-то из нашей группы попытался притронуться к чему угодно хоть пальцем, я учинил бы тот ещё скандал. Никто не имел права до моего разрешения вступать в контакт со средой.

Но как я мог дать - или не дать - такое разрешение, не разобравшись в обстановке? Никак. А как я мог разобраться, не вступая в контакт сам? Да тоже никак. Старая истина: первым нарушает закон тот, кто его установил.

Так что размышлять тут долго не пришлось. И в следующее мгновение мой компьютер - моего скафандра я имею в виду - получил мысленную команду полного подчинения. Это означало, что вплоть до отмены распоряжения он управляет костюмом не по своему усмотрению, а по моим приказам, и только.

И вот, повинуясь этим приказам и моим сигналам, костюм - и я в нём соответственно - плавно присел, протянул руку, осторожно сработал пальцами - и…

Тут придётся, наверное, на минуту вернуться к деталям той обстановки, в которой мы тогда находились. Я говорил уже, что под упорами-амортизаторами нашего корабля - и под нашими ногами соответственно - находилась надёжная, устойчивая кремниевая платформа. Но не отметил при этом, что сверху коренная порода была, разумеется, присыпана осколками и осколочками того же, в основном, происхождения. Такое, собственно, подразумевалось: ветры, мощнейшие электрические разряды, да, наверное, и колебания температуры - всё неизбежно вело к образованию такого вот слоя, хотя и крайне тонкого: в пределах видимости - от десяти до тридцати сантиметров. Слой этот, кстати, сглаживал неровности основы, и всё это автоматически учитывалось при посадке. Вы представляете себе, да? Прекрасно. Так вот, обломки эти были где-то от десяти до ста миллиметров в поперечнике - при неправильной, иногда даже, можно сказать, причудливой форме. И вот форма одного из попавших в поле моего зрения осколков показалась мне настолько неординарной, что я не удержался, поднял его, поднёс поближе к иллюминатору шлема и даже дал подсветку, чтобы разглядеть находку как следует.

И убедился в том, что с моим восприятием всё в порядке. Это было именно то, чем и казалось. Вы-то теперь знаете - что именно. А Мастер в тот миг ещё не знал, естественно. Но мои действия не ускользнули от его взгляда, потому что, ведя обзор по спирали, он в это время как раз был обращён лицом почти точно ко мне. И понятно, что тут же последовало:

– Блюститель, что там у тебя? Кошелёк нашёл или, может, гриб-боровик?

Мастер находился от меня шагах в пятнадцати. Это расстояние я преодолел наверное не более чем за три секунды - он даже сделал шаг в сторону, чтобы увернуться от тарана. Но мне просто жутко не терпелось. И, лихо затормозив рядом с ним, я на ладони протянул ему находку и сказал только:

– Вот такие дела.

Он несколько секунд только смотрел. Потом осторожно, кончиками пальцев - не голых, разумеется, а в перчатках из космодермы - снял шестисантиметровый обломок с моей ладони и стал вертеть перед глазами, и по внутренней связи слышно было, как он сопел и причмокивал, словно сосал шоколадку.

Потому что обломок был не просто обломком, но почти целой - угловым размером около трёхсот градусов - фрагментом шестерни. Нормального зубчатого колеса, частью какой-то силовой передачи, если угодно. Идеально обработанного. Без следов износа. И - что и вовсе любопытно - без следов излома. Словно бы деталь эта так и была задумана и выполнена: не окружность в триста шестьдесят градусов, но именно в виде трёхсотградусного сектора. А к тому же - без какого-либо отверстия в центре или ещё каких-то следов крепления этой штуки в воображаемом механизме. Вот такие блинчики.

Только когда всё это стало ясно Мастеру так же, как за секунды перед этим мне самому, он нарушил тишину, провозгласив:

– Всем закончить обзор. И ко мне!

Мы с ним находились, как вы понимаете, не в пустоте. Остальная тройка успела уже заметить и сообразить, что назревают - или уже назрели - события. И все кинулись к нам, как если бы подали команду обедать. Мастер передал мою находку тому, кто подбежал (если только это слово тут уместно) первым, сопроводив таким напутствием:

– Посмотри и передай товарищу.

Недоделанная зубчатка пошла по кругу. Облачённые в скафандры, мы не могли видеть ни выражений лиц друг друга, ни выразительных телодвижений вроде пожимания плечами, поскольку всё это оставалось внутри нашей скорлупы. Но я был совершенно уверен, что осмотр находки сопровождался поднятием бровей, цоканьем и даже покачиваниями головой - насколько такое было возможно в шлеме. Когда круг замкнулся и изделие вернулось к Мастеру, последовал его вопрос:

– Ваши мнения: что это такое и как оказалось здесь? Высказываться по очереди. Ты, - он чуть повернулся в мою сторону, - будешь последним. Ну?