Фантастика 2008

Бортникова Лариса

— Запросто.

Она склонила голову набок, почти уложила на костлявое плечо. Пробормотала:

— Значит, судьба…

— Что?

— Значит, с присосками работать умеешь.

— Конечно. Кто ж не умеет. А между прочим, ты знаешь, какого цвета противобактериальный слой?

— Нет… — шепнула она. И в следующее мгновение уже прильнула к нему, приникла жадно, почти зло. Влажно, до боли впилась в губы. И оказалось, что все эти торчащие коленки-локти вовсе не острые, а очень даже удобные… кожа гладкая, как экран информатора…

и чёрные волосы пахнут горьковатой специей.

И ослепительно желтое солнце вспыхнуло в пронзительной синеве под закрытыми веками.

Агей не спал, а будто проваливался в мягкие волны и мгновенно просыпался, пугаясь, что всё ему только почудилось. — Но Мира была рядом — тёплая, мягкая. Невероятная. Под самое утро он всё-таки уснул по-настоящему и во сне качался на синем слое пелены.

А когда открыл глаза, на экране мелькали новостные клипы, а в комнате пахло белковым омлетом.

— Хочешь забраться на небоскрёб? — буднично спросила Мира. Она стояла посреди комнаты, напряжённо вытянувшись и кусая губы. Глаза затуманились, как от мучительной мысли.

Агей очумело моргал.

— На небоскрёб?

— Ну да, на самую крышу. Ты когда-нибудь бывал на крыше?

— Нет… Но туда же нельзя.

— Можно, надо только знать как.

Она протянула чашку с соевым кофе. Агей глотнул и едва не поперхнулся кипятком.

— А ты, что ли, знаешь?

— Знаю.

Зачем на крышу? Глупость какая: кому она нужна, эта крыша, когда совсем рядом — чудное создание с острым носом и прозрачными, как окна небоскрёба, глазами. Но если ей так хочется, пусть будет крыша.

— Тогда давай.

Казалось, она задрожала, как струна. Словно боялась, что он не согласится.

— Присоски у тебя есть?

— Один комплект рабочий. Второй лысый, но если не очень долго, то ничего…

— Нет. — Она нервно хохотнула. — Не очень.

Он умилился, заметив крохотные капельки над её верхней губой. Как будто испарина сделала её совершенство человечнее.

— Иди… ко мне.

В её лице что-то неуловимо дрогнуло. Мира стремительно сложилась, почти упала, ткнувшись в его грудь, позволяя зарыться в чёрные волосы.

— Пойдем на крышу… прямо сегодня… да?

И он глупо кивал, захлебываясь счастьем:

— Да…да…

Он никогда не бывал в небоскрёбе изнутри. Только ползал по наружным стенам, заглядывая в окна. Иногда на окна забывали навесить зеркалку, и он заставал серьёзных чёрно-белых людей за большими столами. Иногда они даже ругались, глупо размахивая руками, а один раз он присутствовал при весьма пикантной сцене, и разбитная блондинка нахально подмигнула ему, а толстый дядька был так сосредоточен, что не заметил висящего за окном мойщика.

Изнутри небоскрёб был похож на слоёное тесто.

Люди так торопливо перебегали из одной комнаты в другую, у всех были такие серьёзные лица, как будто Агей очутился в рекламе. Вот-вот, сметая всех, по экрану проползёт слоган, и у

каждой буквы будет такое же жёсткое лицо.

Мира взяла с собой сумку — небольшую, но на вид тяжёлую. Агей порывался помочь, но она всякий раз отдёргивала руку, двигаясь с той же целеустремлённой отрешённостью, что и окружающие.

В лифт набилась целая толпа. Мира вдавила кнопку «25» — верхнего из работающих этажей и, привалилась к стене. На щёки наползла болезненная бледность, а может быть, лампы в лифте придавали коже этот мертвенный оттенок.

К двадцать пятому они остались одни.

Про верхние этажи небоскрёбов — те, что уходили в пелену — рассказывали всякое. То на них обнаружили целую секту, члены которой открывали окна и дышали пеленой, а после умирали в жутких корчах. То находили цех по изготовлению наркотиков. То вовсе глупости рассказывали: дескать, там, посреди пелены люди превращаются в зомби и набрасываются на каждого приходящего.

Попав сюда, Агей понял — все врут. Никому они не сдались, эти лишние этажи.

Под ногами хрустели мелкие обломки, словно макушка здания начала разрушаться сама, не дожидаясь, пока это сделают люди. Шаги звучали как в вате, голоса глохли. Кое-где стояли несерьёзные загородки с надписью «Проход запрещён».

— Здесь что, никого нет?

— Тихо! — Мира дёрнула его за руку. — Нам сюда.

Это был женский туалет, Агей притормозил на пороге, но Мира прошипела со злостью:

— Давай же!

Где-то вдалеке захрустели шаги. Мира стремительно пронеслась по узкому проходу, ткнула пальцем вверх, в решётку вентиляции.

— Вон там, видишь?

Её снова трясло от возбуждения. Агею даже почудилось, что она наркоманка: слишком часто бросало её от глухого отчаяния к лихорадочной деятельности.

Он оставил ей новые присоски, сам нацепил лысые. Решётка разгильдяйски болталась на одном винте, словно нарочно ждала их.

Позади скрипнула дверь.

— Эй, там, что ли, кто? — прогудело от входа.

— Ну! — шёпотом вскрикнула Мира. И он ввинтился внутрь.

Железо загремело под коленями, Мирина сумка тяжело грохала, позади заорали, но тут уж ничего нельзя было сделать. Оставалось надеяться, что у обнаружившего их типа не окажется с собой лестницы.

Канал повернул и ушёл вверх.

— Нам туда? — на всякий случай уточнил Агей.

Мира не удостоила его ответом, только сипло дышала позади.

Присоски липли безобразно: Агей полз по узкой трубе на одном напряжении мышц, судорожно переставляя руки и ноги. Сколько этажей они так ползут: три? все десять? Ответвления попадались часто, но он сбился в районе второго десятка, слишком много сил уходило на каждый рывок. Едкий пот капал с ресниц, щекотал нос.

Он не выдержит, не выдержит. Сорвётся. Сметёт ползущую следом девушку, с грохотом пронесётся вниз все три… или десять этажей. И оба размажутся у подножия канала в сплошные ошмётки.