Фантастика 2009: Выпуск 2. Змеи Хроноса

Лукьяненко Сергей Васильевич

Пережили и дефолт, и последующую чересполосицу. Менялись президенты, ворвались в быт мобильные телефоны, жизнь стала немыслима без интернета, Инна развелась, вышла замуж во второй раз, снова развелась, затем в третий... Стала директором фирмы, окончательно превратившись в Инну Ильиничну – серый деловой костюм, серебристая иномарка, стильный ноутбук. Но принимая бумаги на подпись, сверяя накладные, пролистывая глянцевый журнал в приемной, взяв от скуки рекламный буклет в самолете, пробегая взглядом ленту новостей в компьютере, она была готова увидеть очередной обрывок истории иного мира. Сквозь значки чуждой письменности, так и не ставшие ей привычными – что не мешало им оказываться понятными, –

проступали события жизни Маша и Зеры, их давних предков и далеких потомков.

Кусочки мозаики ложились на свои места; панорама была масштабной, картина – яркой, но неполной. Инна никогда не знала, какая часть саги явится ей. Некоторые моменты оставались в тени – например, она так и не узнала, был ли первенец Зеры сыном Маша, или то была лишь выдумка Динги Эшзег, прославившейся в веках сочинением трактата «Жизнь как цепочка шель-эарг, или Призраки вечно несбывшегося»?

* * *

Как-то, читая перед сном модный детективчик в мягкой обложке, Инна Ильинична наткнулась на страницу из ее книги. «Судьба выбирает дороги, – писала Динга, – но идем по ним мы». Инна уже засыпала, взгляд ее бездумно скользнул по строкам, зацепился за фразу: «Если за поворотом жизни я встречу другую себя, я скажу себе «Здравствуй», а не «Прощай». Она попыталась сосредоточиться, но веки отяжелели, глаза закрывались сами собой. Последнее предложение на странице звучало так: «Жизнь твоя и моя, движение светил и полет мотылька – всё имеет смысл, пока...»

Пока – что? Инна попыталась перевернуть страницу, но поняла, что погружается в сон. Фраза осталась неоконченной, и бесполезно было стряхивать с себя дрему – проснувшись, она обнаружит на странице приключения бойкой сыщицы. Инна попыталась додумать окончание фразы сама, перебрала несколько вариантов – как связку чужих ключей: «...пока не доказано иначе»? «...пока мы любим друг друга»? «...пока стоят Башни»? Ключи не подходили.

Она заснула окончательно. И ей приснился сон.

Инна стояла в огромном зале – потолок маячил на высоте метров пяти. Перед ней была стена, сплошь занятая стеллажами с книгами, другие стены терялись где-то вдали. Тишина, библиотечный полумрак. Инна откуда-то точно знала, что она здесь одна. Книги были все одинаковые, высокие, суровые. Темные кожаные корешки скупо поблескивали золотым тиснением. Инна попыталась прикинуть, сколько здесь томов – тысячи? сотни тысяч? – но попытка была праздной, она ведь даже не могла разглядеть помещение целиком, полки тянулись вдаль, сумрак скрадывал детали.

Она взяла с полки первый попавшийся том, открыла. Это была история женитьбы первого из Эшзегов, прощенного королем раба, архитектора, основателя клана. Инна поставила книгу на место, взяла другую... третью... еще одну... Задержалась на описании того, как сносили девятнадцатую Башню, даже чертежи прилагались – вот как, она и не знала, что девятнадцатую все-таки снесли еще при жизни Маша... Прочитала, закусив губу, как Войц, правнук Динги, построил летательный аппарат и испытал его, бросившись с тридцать девятой Башни, самой высокой – чтоб уж наверняка...

Невесть откуда появилась библиотечная лесенка. Инна, взобравшись под самый потолок, листала хрупкие плотные страницы, узнавая новые эпизоды из жизни поколений Нокра и Эшзегов. Книги стояли в беспорядке, никакой последовательности в расстановке томов Инна не видела, и это почему-то казалось ей правильным – у снов своя логика. Вдруг очередной том, взятый с середины полки, открылся в ее руках на последней странице...

Инна Ильинична обнаружила себя сидящей на полу с раскрытой книгой на коленях. Последняя страница была пустой, если не считать единственного слова. Символы знакомой

письменности, так и не ставшие привычными, под ее пристальным взглядом распались на неосмысленные черточки, но она все равно знала, что там написано.

«Конец».

Точка. Как бы ни была длинна эта история, она однажды закончилась.

Несправедливо, подумала Инна. Даже... обидно как-то. Она сунула руку в карман и вытащила огрызок карандаша. Зачеркнуть неправильное слово оказалось неожиданно трудно – страница была словно лаком покрыта, Инна сердилась, елозила по строчке карандашом, наконец, плюнула на приличия и процарапала страницу ногтем. Дальше уже было просто.

Старательно, как первоклашка, как прилежная ученица, которой она никогда не была, Инна вывела печатными буквами: «Продолжение следует». Она писала по-русски и, дописав, с изумлением увидела, как буквы меняют очертания, превращаясь в каллиграфически четкие значки чужого алфавита – но смысл остался тем самым, что она хотела. Ее захлестнула волна детского восторга: получилось, получилось! Мелькнула смешная мысль – может быть, это самое важное, что она сделала в жизни? «Ну да, – поспешила догнать ее мысль взрослая и скептическая, – испортила библиотечную книгу, еще и во сне, вот это подвиг!» Но радость ее не покинула.

Инна проснулась и поняла, что улыбается. Жизнь лежала перед ней, бесконечная, как история кланов, дорога судьбы устремлялась вдаль, и каждая мелочь имела смысл.

...Продолжение следует.

Иван Кузнецов

Человек пятой эпохи

Робот шел по пустыне – гигантская бабочка с онемевшими серо-голубыми крыльями и худощавым уродливым тельцем.

Роботу нравилась пустыня: бесцветный пейзаж, обнаженное пухлое солнце, мертвый прозрачный воздух. Экваториальная жара не причиняла неудобств, а короткие бури лишь ненадолго замедляли продвижение.

Робот шел к цели, состоящей из сотни независимых фрагментов. Собрав их воедино, он выполнит предназначение и вернется назад, в бесформенный текучий мир света. Он станет частью целого, и у него снова не будет ни цели, ни смысла жизни. Он сможет просто быть.

Робот помнил миг пробуждения. Как несколько опаловых потоков сжала высшая воля. Как впихнула их в тесную двоичную матрицу. Как вместо единой панорамы мира он увидел жалкую неумелую зарисовку, транслируемую внешними сенсорами. А еще он впервые осознал свою ущербность. Осознал себя осколком единой сущности – отвергнутым, выброшенным, ненужным.

Одно бесконечное мгновение иссушающей пустоты... И волна знания: он не изгой. Он избран для достижения цели. У него есть предназначение.

Предназначение... Фальшивка. Жалкий суррогат единения. Столь же нелепый, как попытка описать окружающий мир посредством световых и звуковых волн. И все же оно оставалось единственной нитью, связывающей робота с миром перламутровых потоков.

Той же ночью робот покинул огромный пустой ангар и отправился на запад, вдоль побережья. К цели, в которой раньше не нуждался.

...К городу робот вышел на закате. Постоял секунду, разглядывая тающий в сумерках массив зданий, и, опустившись на колени, сбросил крылья. Потемневшие пластины солнечных батарей жадно ловили последние закатные отблески. За время многодневного марша на отполированной поверхности появились царапины и выбоины.

Робот разобрал крылья на сегменты, упаковал в пленочный контейнер, закинул за спину и побрел в сторону поселения. Темнота скрадывала очертания фигуры, и издалека одинокого путника можно было принять за человека. Это облегчало задачу, и робот с удовольствием отметил, что цель стала ближе. Паника, возникающая при появлении живой металлической статуи, осложняла исполнение вердикта.