"Фантастика 2023-103" Компиляция. Книги 1-14

Солодкова Татьяна

Девушка смотрит на меня как на умалишенную. Верно, тема воспоминаний на Пандоре не приветствуется.

– Слайтекс стирает все следы, – отвечает осторожно. Должно быть, так разговаривают с душевнобольными, которых не хотят расстраивать.

Слайтекс – препарат, которым нас лишают памяти. Говорят, все зависит от дозировки: можно стереть последнюю пару дней, а можно всю жизнь. Чудесное средство, не имеющее побочных эффектов. Им лечат жертв насилия, используют в психотерапии, избавляя людей от детских травм и фобий, появившихся вследствие несчастных

случаев. Доживи создатель слайтекса до наших дней, он бы здорово удивился, какое применение его изобретению нашли Тюремщики Пандоры. Ирония судьбы: создавая лекарство, изобрел орудие пытки.

– А ты что, что-то помнишь? – пугается Олуша моего затянувшегося молчания.

О да, я помню Ника.

– Нет, – отвечаю, чувствуя, что сознание стремительно уплывает, – конечно нет. – Не хочу отключаться, пытаюсь удержаться. Ощущение – будто держусь на поверхности воды: чуть зазеваюсь – пойду ко дну. – Но я не о слайтексе.

– Думаю, я вряд ли была хорошим человеком.

– Почему?

– Я слишком многим желаю здесь смерти, – практически скороговоркой произносит Олуша и бежит к двери, будто боится, что я брошусь за ней.

– Подожди! – приподнимаюсь на руках, но перед глазами плывет еще сильнее, и я снова падаю в подушку лицом. Чертов отвар.

Уже на границе сна и реальности слышу быстрые возвращающиеся шаги. Что-то бормочу, но уже не различаю собственных слов.

А потом проваливаюсь в темноту.

Мне кажется, еще слышу чей-то скрипучий голос, бормочущий ругательства, но уже не могу понять, кому он принадлежит.

* * *

Покидаю комнату с первыми лучами рассвета. Все тело зудит, и я больше не могу находиться в постели.

Сгребаю в узел грязное белье с кровати, туда же засовываю перепачканное платье, а на себя напяливаю сарафан и бреду к реке – никто за меня не постирает.

Голова кружится, и немного поташнивает. Но желудок пуст, и это к лучшему.

Барак спит, и я беспрепятственно выхожу на улицу. Только здесь вдыхаю полной грудью. Прохладно, и кожа тут же покрывается мурашками, но все равно снаружи дышится гораздо легче.

Возвращаюсь не раньше чем через час. Развешиваю мокрое постельное белье и одежду во дворе на веревке. Сама остаюсь в мокром сарафане – высохнет на мне, других летних вещей у меня все равно нет.

С удовлетворением отмечаю, что движения даются почти безболезненно – даже руки могу поднять к веревкам. Надо будет поблагодарить Сову, не знаю, правда, станет ли та слушать мои благодарности – она это не любит.

В бараке тихо: все еще спят, только на кухне слышится шевеление. Пройти мимо?

Лучше бы я так и сделала, но отчего-то все равно заглядываю внутрь. В моей голове все перепуталось, и не могу вспомнить, чья сегодня смена готовить.

Оказывается, моя. Потому как на кухне обнаруживается Сова – обычно мы работаем с ней в паре.

– Явилась красавица, – зло бросает женщина через плечо, заметив, кто заглянул в помещение. Замираю как вкопанная, не понимая

причины агрессии. – Чего встала?

Сова подхватывает клюку, до этого прислоненную к стулу, и делает ко мне два широких шага, замахивается тряпкой, которую все еще держит в руке. Думаю, ударит, но женщина швыряет старое полотенце на стол и только мечет глазами молнии.

– Идиотка, – припечатывает и отходит.

– Что я сделала? – не понимаю.

– Еще и не помнит, – произносит та с отвращением, как сплевывает. Но я правда не понимаю. Сова упирает руку в бок и впивается в меня тяжелым взглядом. – Кто тебе Олуша? – спрашивает требовательно, при этом посматривая по сторонам, будто боится, что нас услышат. – Близкая подруга? Родственница?

Качаю головой:

– Нет.

Мы все здесь никто друг другу. Но Олушу мне действительно жаль больше других. Она совершенно не может за себя постоять. Чем-то девушка напоминает мне Джилл – такая же маленькая, кроткая. Должно быть, это подсознательное, ведь подругу я вспомнила совсем недавно, а к Олуше испытываю симпатию давно.

– А нет, так и молчи, – отчеканивает Сова. – О своей шкуре подумай.

– Да что я сделала? – все еще не понимаю. Спросила вчера о том, кем она была? Это Олуша ей рассказала? Да, на Птицеферме тема воспоминаний не поощряется, но за нее не казнят и даже не порют. Не понимаю.

Сова снова посматривает по сторонам и мне за плечо, чтобы убедиться, что нас не подслушивают. Настороженная, напряженная.

А я вспоминаю скрипучий недовольный голос в моей комнате, как раз перед тем, как я отключилась. Кажется, ругающийся на Олушу…

– Вспомнила? – ехидно интересуется женщина. – Вижу по глазам, что вспомнила. «Убийцу Чижа так и не нашли. Если вы с Куликом убьете Момота и спрячете его тело, все подумают, что это тот же неизвестный убийца. Я вас прикрою», – цитирует мои вчерашние слова и замолкает, в ожидании реакции глядя мне в лицо.

Бледнею. Я сказала это вслух? Серьезно? Чертов отвар.

– То-то же. – Брезгливо кривится, будто ей и смотреть на меня противно. – А ты знаешь, что твоя невинная овечка уже собиралась бежать к Филину, чтобы рассказать ему о твоем плане?

У меня холодеет внутри.

– Это и не план вовсе, – бормочу.

– Это «блестящая» идея, – передразнивает женщина. – Только Олуша боится Филина до дрожи в своих тощих коленках. И она сдаст меня, тебя – любого, из-за кого Глава может на нее рассердиться.

Поджимаю губы и несколько минут просто стою, глядя в пол.

– Как ты ее остановила? – спрашиваю. Остановила же. Иначе сегодня я не купалась бы в реке, а уже висела бы на том же дереве, что и два дня назад. Только не за руки, а за шею – подстрекательство к убийству не шутки.

– Сказала, что сама сверну ее тощую шею. – И в этот момент у Совы такое лицо, что даже я ей верю, не то что трусливая Олуша. – Не суйся. – Морщинистый скрюченный палец упирается мне в грудь. – Смирись уже и не суйся, иначе здесь не выжить.