"Фантастика 2023-103" Компиляция. Книги 1-14
Шрифт:
Ник хмурится, не понимает.
– Что в этом плохого? Я тебе что, чужой?
Родной настолько, что, кажется, уже часть меня. Большая часть. А еще одна часть осталась на Пандоре. Что же тогда я? Ничто? Сколько во мне может быть частей?
Качаю головой.
– Я сама себе чужая.
Ковыряюсь вилкой в ароматно пахнущих спагетти. На Птицеферме любой душу бы продал за такое лакомство, а мне кусок в горло не лезет.
– Янтарная, что мне сделать?
Вскидываю на сидящего рядом мужчину глаза. Он даже не притронулся к своей порции.
– Ничего.
Ник
– Только не вздумай говорить классическое «дело не в тебе, дело во мне».
Молчу. Что еще мне сказать, если так оно и есть?
Ник идеален – без шуток. Он ведет себя со мной идеально. Возится, поддерживает меня, ни разу не упрекнул ни единым словом.
Мне очень с ним хорошо. Просто прижаться к нему и ни о чем не думать. Раствориться в нем – это и пугает.
Ведь помимо когда-то данного обещания его матери, своих страхов по поводу потери дружбы всегда было и еще кое-что: его идеальность и мое вечное несоответствие.
Я боролась за свое место в этом мире. Билась со своими комплексами, доказывая самой себе, что чего-то стою. Сама. Как личность. И преуспела. На Пандору улетала уверенная в себе женщина. А вернулась… ее третья часть.
Все остальное во мне взращено Птицефермой. И боязнь толпы, и страх перед чужими прикосновениями, и постоянное чувство своей неполноценности, несоответствия окружающему миру.
Что осталось от той Эмбер Николс, которая сидела на этом самом стуле два года назад, попивая вино и обсуждая с напарником очередную неудавшуюся попытку его матери женить своего сына на дочери подруги? Мы ели, пили и смеялись, строя гипотезы, когда же у Колетт Валентайн кончатся подруги и их дочурки. Потому как за десять с лишним лет поток выгодных кандидаток так и не иссяк.
Где та Эмбер? Что во мне осталось от нее и что от Гагары? Вечного аутсайдера, ожидающего, что каждый новый день станет последним?
– У меня нет аппетита, – признаюсь, откладывая столовый прибор. – Покажи, пожалуйста, где мне можно лечь. Я хочу спать. – Встаю со стула.
Ник оборачивается ко мне вполоборота, сверлит взглядом.
– То есть со мной ты больше не спишь?
Я же говорила, что он очень тонко меня чувствует.
Закусываю губу, качаю головой.
Если мы начнем еще и жить вместе как пара, ничего уже нельзя будет остановить. Мы поплывем по течению. Одно дело – на Пандоре и затем во время длительного путешествия домой. И совсем другое – здесь.
Это квартира Ника, но здесь все мои вещи. Мне душно от этого и хочется сбежать.
Понимаю, что он забрал мои пожитки не для того, чтобы привязать меня к себе и отрезать пути к отступлению, а просто потому, что их некуда было деть, а у него имелось место. Я знаю Ника и уверена, что он даже не подумал о двойном дне такого решения. Напарник тогда ведь был даже не уверен, жива ли я до сих пор.
Однако понимание всего этого не лишает меня полного ощущения того, что я в ловушке. Я снова безвольная кукла без права решать за себя. Задыхаюсь.
Ник тоже встает.
Сначала смотрит на меня пронзительно и до ужаса долго, затем разворачивается, складывает вилки в посудомоечную машину. Закрывает коробки
Слежу за ним взглядом.
Я тоже его чувствую. И сейчас ясно ощущаю, что за показным спокойствием кроется с трудом сдерживаемая буря.
Ник моет руки, вытирает их, вешает полотенце на место. Все не спеша, размеренно, не торопясь. Затем огибает барную стойку и подходит ко мне. Еле перебарываю в себе желание втянуть голову в плечи.
Напарник достает из заднего кармана брюк ключ-карту и кладет ее передо мной на столешницу.
Не понимая, поднимаю на него глаза.
– Квартира в твоем полном распоряжении. И будет в нем до тех пор, пока тебя не восстановят на службе и не разморозят счета. Когда найдешь куда съехать, позвони. Если нужно будет помочь с переездом, помогу.
Он серьезен. Пугающе серьезен.
Идет к шкафу. Перебирает вешалки, достает куртку.
– Куда ты? – спрашиваю с трудом, в горле стоит огромный удушающий ком.
– К черту, – бормочет Ник себе под нос, потом поворачивает ко мне лицо с наклеенной фальшивой улыбкой. – Я найду где пожить. Не волнуйся за меня, я взрослый мальчик.
В этом-то и есть моя трагедия. Я больше не чувствую себя взрослым, самостоятельным человеком.
А еще я уже отняла у него пятнадцать лет жизни и не готова сломать ее окончательно. Колетт Валентайн была права: ее сын никогда не построит личную жизнь, пока я буду рядом. Я несу с собой разрушение.
Глаза увлажняются. Сжимаю губы, чтобы не сорваться, не окликнуть, не остановить.
– Черт, забыл. – Ник заходит в спальню, что-то берет с собой.
Все еще стою у барной стойки, руки по швам.
Это неправильно: оставаться, в то время как он уходит из своей же квартиры. Однако это его выбор. Я могла бы пару дней перебиться в соседней комнате. Хоть на груде коробок с собственными вещами.
Но если ему так же невыносимо находиться со мной под одной крышей, как мне с ним, то пусть так. Надолго не задержусь.
Ник появляется из спальни, идет к двери.
И вдруг резко разворачивается уже почти от самого порога.
Вот она, буря, – не сдержал.
Подлетает ко мне и останавливается примерно в метре.
– Эмбер, скажи мне хоть раз в жизни за все эти гребаные годы – почему?! – Запускает руку в волосы, привычным движением зачесывая их назад, от лба к макушке. – Почему всякий раз, когда ты подпускаешь меня к себе близко, то тут же идешь на попятную?!
Качаю головой.
У меня нет ответа на этот вопрос.
– Какого черта, Эм?! – Ник окончательно срывается. – Я бегаю за тобой больше десяти чертовых лет! Ладно если бы я тебе не нравился, был бы противен. Насильно мил не будешь. Но нет! Ты же тоже меня любишь, думаешь, я слепой? Ты же точно так же сходишь от меня с ума, как я от тебя! – Преодолевает разделяющее нас расстояние, берет мое лицо в ладони, прижимается лбом к моему лбу. Прикрываю глаза. – Какого черта ты делаешь? – шепчет. Чувствую его дыхание на своих губах. – Ты спрашивала, не мазохисты ли мы? Мазохисты. Потому что ты отталкиваешь меня годами, от этого страдая сама. А я, как последний баран, ухожу.