"Фантастика 2023-123". Компиляция. Книги 1-25

Харников Александр Петрович

— Что ж, — Саша Репей встал, — я так понимаю, мне курс на крепость кнеса прокладывать?

— Да, в экономном режиме, — уже строго приказала Мария. — Как на охоте на медведей — четкий расчет курса, старт двигателей, разгон и скольжение до точки на антиграве.

Пилоты прошли мимо меня и заперлись в кабине, готовя какие-то расчеты. Мария же, Герман и Оан зачем-то ушли к Гриже в хвост челнока. Буквально в ту же секунду мне стало скучно, и я сам не заметил, как рухнул в чернь.

Глава 16

Ради чего жить?

— Ты сильно изменился, Герман, — тихо прошептала Мария, гладя мою лысую черепушку. Глаза открывать не хотелось, чернь так и манила

меня, поэтому разговор двух егерей я слушал в полудреме.

Той ночью я плохо спал, постоянно просыпаясь от кошмаров, подосланных коварным Лаогом, но каждый раз меня успокаивала Мария. Мне снилась смерть. Конец всего. Я бежал через Пустошь от невидимой смерти и не знал, какой путь выбрать. Сотни тропинок, десятки лазов и нор, тысячи деревьев, а я не никак не мог выбрать из такого изобилия путей тот единственный, который уберег бы меня от верной гибели. В том сне мне на выручку пришел Герман, в том самом обличии, в котором я впервые его встретил. Картина меня потрясла. Растерянный полуголый последыш должен был выбрать одно из двух — идти своей дорогой, самостоятельно пробивая себе путь в жизни, или принять протянутую руку егеря. Но кто они, эти егеря? Чего они хотят? Откуда взялись?

Не уверен, что спустя годы правильно интерпретирую те сновидения, но все же рискну предположить, что первые философские вопросы бытия посетили меня именно после тех событий на озере. Именно тогда я впервые их сформулировал и задал самому себе. Кто мы? Кто я? Куда я иду? И по пути ли мне с теми «мы», к которым я себя тогда причислял. Понимаю, со стороны это выглядит, как самопиар, и любой искушенный слушатель мог бы поспорить о том, что маленький семилетний мальчик не мог вот так запросто начать поднимать в своем сознании такие важные с точки зрения становления личности вопросы. Но я до сих пор уверен, что впервые задумался над этими вопросами именно тогда.

— Изменился? — переспросил Герман.

— Не знаю, как сказать по-другому, — неуверенно начала Мария. — Ты мне казался всегда таким…

— Мудаком?

— Заносчивым. Гордым. Отстраненным. Даже, может быть, жестоким. Тебе ничего не стоило поломать жизнь рекрута или претендента в экипаж «Магеллана». Меня всегда интересовала твоя мотивация.

— Отстранение от полета по медицинским показаниям — еще не конец жизни, — оправдался Герман. — Ко всему прочему, теперь нам всем ясно, что им я жизни как раз спас. Иначе летели бы они сейчас черт-те куда, черт-те откуда и не понимали бы этого. Ты только вдумайся, Мария — мы понятия не имеем, знает ли капитан Веровой о том, что мы не в своем мире космос бороздили.

Рука Марии на моей голове на секунду замерла. Интересно, о ком они сейчас говорят? Этот Веровой — ее хозяин (или, как там, у егерей)? А может, муж? Теплая рука продолжила теребить мой только начавший проклевываться ежик на голове.

— Отец знает о перемещениях сквозь червоточину столько же, сколько и я. И он явно не глупее своей дочери. Так что, думаю, он догадается.

— Я вот что подумал, Мария, — немного взволнованно сказал Герман. — Если мы поняли, что оказались в чужом мире, то, как ты сама сказала, Веровой тоже может это понять. Ну, или кто-нибудь из экипажа. Он ведь почему улетел?

— Понял, что на борту готовится диверсия, и решил не рисковать кораблем и экипажем, — ответила Мария.

— Понятно. А теперь ответь мне, а куда он улетел?

— Обратно к…

Рука Марии вновь замерла на моей голове. Она лихорадочно думала.

— Стой, не хочешь же ты сказать…

— Именно это и хочу сказать, Мария. Им просто некуда лететь! Червоточина еще открыта, да. Но путешествовать из точки «А» в точку «Б», зная, куда попадешь, — это одно, и совсем другое — лететь вслепую. Если они догадаются, что находятся не в собственной солнечной системе, то и улететь через червоточину они могут куда угодно, только

не к созвездию Корма.

— И ты думаешь, они не рискнут лететь в червоточину? — засомневалась Мария.

— Я не знаю. Но, как по мне, единственным верным решением было бы вернуться.

— Почему?

— Тут все дело в том, поймут ли они, что попали в чужое измерение, или нет. Если не поймут, то, с их точки зрения, здесь — остатки их родной цивилизации, неизвестные представители которой планировали самую масштабную диверсию за всю историю человечества. Именно поэтому он и улетел. А если поймут, что эта Земля — не их Земля, то и повода улетать сквозь червоточину у них не будет. Они скорее воспользуются ее гравитационными силами, чтобы сделать виток и возвратиться. Есть ли для них разница, какой мир заселять новой жизнью? Так ведь там, за червоточиной, вообще неизвестно, что их ждет. Может, голый космос с пустотой на многие сотни световых лет. А тут, прямо под боком — бесхозная планета с подходящим климатом.

— И я.

— И ты, — согласился Герман. — Ты уж извини, не хочу бередить твою детскую травму, но я не верю, что у капитана Верового нет чувств к собственной дочери. Я могу допустить, что у него с твоей матерью был разлад, о котором они не стали тебе рассказывать. Именно поэтому, возможно, он и пропадал годами в дальних космических экспедициях. Но поверить в то, что отец может позабыть или бросить родную дочь, свою гордость?! Нет. Ни за что не поверю.

Девушка молчала. Словно опомнившись, она вновь начала нежно гладить мою голову, но я чувствовал, как тяжело дается ей контроль над собой. Наконец она произнесла:

— Может, ты и прав. Тогда я была слепа. Влюбленность в Коса, навязанная мне Боровским, не позволяла мыслить рационально.

— Не ты первая, не ты последняя…

— Кого еще охмурил старый маразматик? — саркастично заметила Мария.

— Кто еще поддался чувствам, променяв на них холодную голову, — уточнил Герман.

— Ладно, — вернулась к реальности девушка, — со мной все ясно. После смерти Боровского я перестала испытывать чувства, двигавшие мной. Я потеряла ориентир, подвешенный передо мной, как морковка перед осликом. Если честно, стало намного легче жить. Не могу сказать, что приняла эту ситуацию, но меня больше не жжет мысль о Косе. Я смотрю на свое прошлое, как на прочитанную книгу. Интересную, драматическую, может, даже сентиментальную, но тем не менее книгу. Роман, в котором главная героиня не я, а кто-то иной.

— Ментальный контроль — дело подлое, — постарался поддержать подругу Герман. — Не зря это преступление в нашем обществе приравнивалось к убийству. Подавление воли, внушение ложных принципов и чувств — все это убивает личность и рождает нового человека. Человека с заданными характеристиками. По сути — марионетку.

— Но ты и сам промышлял тем же. Не забыл?

Герман горько усмехнулся:

— Мои способности не шли ни в какое сравнение со способностями Боровского. Чипы в моей голове позволяли лишь распознавать эмоции и косвенно, в основном словами и психологическими приемами, влиять на разумы людей. Такие модифицированные люди, как я, были необходимы проекту «Магеллан». Экспедиция в один конец — слишком рискованное мероприятие, чтобы отдавать на волю случая такую вещь, как «человеческий фактор». Позволь заметить, что я, как и все члены экипажа, проходил отбор. На моей модификации настаивало руководство программы. Если помнишь, они подстраховались на случай моей профнепригодности, лишив меня права голоса. Моя миссия, помимо непосредственной медицинской деятельности, была в том, чтобы поддерживать на борту «Магеллана» здоровую рабочую атмосферу. Мои импланты позволяли работать с настроением и ощущениями экипажа, но влиять на их собственный выбор я не мог. Мой максимум — передача мыслей на расстоянии, и то при наличии мощного ретранслятора поблизости.