"Фантастика 2023-134". Компиляция. Книги 1-22
Шрифт:
– А я на той стороне в птицу превратилась, - сказала Эва. – Это тоже ненаучно. Но у меня были крылья.
– Возможно, - Эдвин, кажется, несколько смутился. – Разум человека – вещь мало изученная, но есть работы, которые склоняются к тому, что наши возможности во многом зависят от способности их субьектизировать относительно мировосприятия.
– Чего? – Эдди почувствовал себя именно тем, кем и был – полным дикарем.
– Вы субъективно воспринимали себя птицей.
– И его? – Эва ткнула вилкой в сторону Эдди. – Он тоже был. Вороном. А я кем? Я так и не
– Зимородком, - сказал Эдди. – Хорошая птица. Орки считают, что зимородки могут указывать путь потерянным душам.
– Вот, видите, вы сперва приняли чужой образ, потом примерили его на себя и соотнесли с восприятием. Теоретически, - зачем-то добавил Эдвин. – Но вынужден признать, что все остальное в эту теорию не вписывается. Да и противников у нее много. Она вообще основана на опытах Поллака. Сильный менталист. Он вводил подопытных в транс и внушал им… разное. И в результате люди, пробуждаясь, вдруг начинали говорить на других языках. Писали картины. Или играли… правда, он сам утверждает, что далеко не все. И скорее даже речь идет о единичных успехах. Он уверен, что пробудить можно любые способности, но чаще всего наше сознание столь закостенело, что даже в трансе не готово признать их наличие. Как-то вот так.
– Мой… дед, - Эдди не был уверен, стоит ли говорить о таком. – Он был шаманом. И его отец, и отец его отца. Однажды ему привели девушку, которая решила уйти. Она утонула, но её спасли. Однако вышло так, что душа её все одно покинула тело. Тогда дед решил говорить с ней. Он звал. И душа откликнулась. Вот только не пожелала возвращаться.
Странно, что эти воспоминания яркие. Будто вчера оно было.
Костры.
Запах трав, пучки которых свисают с потолка. И дед вытаскивает нити то с одного пучка, то с другого. Травы рассыпаются трухой в его пальцах.
Сидящая на корточках девушка покачивается со стороны в сторону.
– Дед говорил с родителями той девушки. А потом с согласия их призвал другой дух. И тот вошел в тело. Дух ребенка. Ей дали другое имя. И семья плакала, ибо тело и кровь получили жизнь. И дух получил.
– Возможно, - Эдвин чуть выдвинул челюсть, явно показывая, что не согласен. – Девушка… причинила себе вред. И возможно, что её горе было столь велико, что оно разрушило саму личность до основания. Случается и такое. Бывает, люди, не в силах перенести произошедшее с ними, отказывают себе в праве на личность. Они создают иные. И зачастую именно детей. Скорее всего это связано именно с неспособностью, с нежеланием нести ответственность за взрослую жизнь.
– Пусть так, - согласился Эдди.
К чему спорить.
Дело, для которого он подписался, сделано. И причин задерживаться нет, но… и уходить не хочется. Особенно потому, что этот вот, смазливый, с подвешенным языком точно не уйдет.
Останется.
Будет вести светские беседы задушевные.
Бесит.
– Извините, - в тишине прозвучал робкий голос Эвы. – А… можно я вас нарисую?
Эдди моргнул и уточнил.
– Меня?
Девушка кивнула.
– Я… я постараюсь быстро. Не знаю, почему, но очень хочется… и не хочется оставаться одной.
Она помолчала и очень тихо добавила.
– Вы меня услышите, да, но… все равно.
– Буду рад помочь, - кажется, именно так принято было говорить.
Эва выдохнула.
Все-таки она изменилась. Прежняя Эва никогда бы не побеспокоила человека столь возмутительной просьбой, тем паче портреты у нее получались из рук вон плохо. Точнее не совсем, чтобы плохо, но… пугающе.
Так матушка сказала, когда Эва написала одну её подругу, которую тоже вот так вдруг захотелось написать. А отец напротив, сказал, что получилось очень даже похоже и, главное, всем всё про леди Эйджел понятно.
А что именно понятно, так это совсем не понятно.
– Думаю, - Эва поспешила подняться, хотя это тоже было неправильно. – В саду будет удобно. Там… там дышится легко.
И никто ничего не сказал.
Только во взгляде отца почудилась насмешка.
– А нам, полагаю, и вправду стоит спуститься и… - это уже Берт, а что именно еще он собирается делать, Эва не дослушала.
В саду светило солнце.
И жарко было.
Все еще жарко, но осень близка. Странно тоже. Почему Эстервуды устраивают бал летом? Пусть и в конце, в последних днях августа, но все одно.
Обычно же сезон начинается во второй половине осени.
А тут…
Беседка.
И лавочка. Мольберт уже принесли и сумку с красками тоже. Угольные карандаши слегка раскрошились, но это ничего страшного.
– И что мне делать? – Эдди огляделся.
– Ничего. Садитесь.
– Куда?
– Куда-нибудь. Куда вам нравится.
Он хмыкнул, огляделся и сел.
На траву.
Под розовый куст. Правда, цветок на нем был лишь один, но большой. Темно-пурпурный бутон полуоткрылся и покачивался на тонкой длинной ветви. Листва запылилась. Да и трава тоже.
– А… а вам не холодно? – Эва старалась смотреть на мольберт.
Акварель.
Лист бумаги. Набросок. Линии должны быть легкими, летящими, едва уловимыми, иначе будут просвечивать и получится некрасиво.
– Ничуть. Здесь жарко.
– Здесь?
– В прериях днем тоже очень жарко, но к вечеру жара отступает. Ночью и вовсе можно замерзнуть. Осень туда приходит рано. Со льдом, ветрами пронизывающими. Еще по одну сторону гор вечно льет, а вот через хребет тучи не перебираются, оттого по другую – засуха. И пустыня.
Рука почему-то дрожит. На это нет причин. Никаких. Но она все равно. И дрожь эту сложно сдержать. А еще… еще это как-то неправильно.
Розовый куст.
Белесый призрак статуи среди колючих ветвей. И город… нет, не тот город. Не такой.
Карандаш коснулся листа.
– Расскажите, - попросила Эва.
– О чем?
Странно переходить на вежливое «вы», когда все так… так неправильно.
– Не знаю. О чем-нибудь. Вы ведь были в прериях. И не только. Я… я из поместья выезжала редко. А уж дальше города и вовсе не бывала, да и тут… - уголек скользил по листу, и Эва уже видела, что получится.