"Фантастика 2023-147. Книги 1-28
Шрифт:
— А если нам, Ваня, сработать по новгородскому сценарию?
— Да чёрта с два они из-за стен вылезут.
— Я вообще-то не про правильное сражение говорю.
— А для внутренней замятни у меня в городе людей нет.
— Это плохо.
— Сам знаю. Но ты учти, что я всего полгода на должности, и начинаю даже не с ноля, а с отрицательных величин. Тришкин кафтан, мать его… за что ни возьмись, везде дырки. А всякие там князья норовят в больное место грязными пальцами потыкать, да не одним, всей пятернёй лезут.
Однако жители Риги имели своё мнение о сложившейся ситуации, и
— Михалыч, я свою морду светить не буду, — полковник тронул повод, разворачивая коня в сторону лагеря. — Решай тут сам.
Делегация рижан насчитывала сто тридцать два человека, но к князю Самарину пропустили только четверых. Он всё таки не Петросян, чтобы перед толпой выступать. И шутки у Андрея Михайловича гораздо смешнее.
— Два с половиной миллиона талеров [1000] ? — а вот архиепископу рижскому Сильвестру шутка показалась недостаточно смешной. Казалось, что святого отца вот-вот хватит удар. — Это немыслимая сумма!
1000
Автор прекрасно знает, что неоднократно упоминаемые в тексте талеры ещё не появились, но ему очень нравится звучание названия этой монеты. Так что пусть будут талеры
Разговор шёл на латыни, но Самарин понял архиепископа без всякого перевода по интонации, выпученным глазам и побагровевшему лицу. Улыбнулся в ответ, и предложил другой вариант:
— Если в талерах не получается, можете отдать флоринами, цехинами, дукатами, или как вам удобнее, но в этом случае сумма увеличивется до трёх миллионов. Знаете, на Руси предпочитают серебро, и я не хочу терпеть убытки на размене. Влад, переведи.
Десятник из сотни особого назначения Влад Басараб, привлечённый в качестве толмача, исправно перевёл, но Андрей Михайлович был твёрдо уверен, что слова anus и penis в разговоре о деньгах несколько лишние. Но потом подумал, и не стал делать десятнику замечание. Всё же старается человек.
Перевод в литературной обработке произвёл на архиепископа Сильвестра впечатление и заставил сбавить накал разговора:
— Позволено ли мне будет узнать, из чего сложилась столько ужасающая сумма выкупа, ваша светлость? И нельзя ли её уменьшить до трёхсот тысяч талеров с рассрочкой платежа на три года?
— Можно уменьшить, — кивнул Самарин. — Собираете два с половиной миллиона в качестве залога, а упомянутые триста тысяч я готов отсрочить на пять лет под разумный процент. Скажем так, будете платить мне равными долями по двести тысяч в год.
— Но это же… — оторопел архиепископ.
— Ну что же, — вздохнул Андрей Михайлович. — Разговора у нас не получилось, поэтому скоро заговорят пушки.
— Подождите, ваша светлость, —
— Расписка не нужна, оставшееся я готов взять украшениями и серебряным ломом.
И вот тут наконец-то заговорил один из сопровождающих рижского архиепископа купцов. Или не купцов, но людей несомненно важных и богатых. И заговорил он на хорошем русском языке, разве что иногда неправильно ставил ударения в непривычных для немца словах:
— Простите, ваша светлость, но какие цели вы преследуете, назначая за Ригу такой выкуп? Если вы хотите разорить город, это одно. Если хотите привязать его к себе, это другое. Но есть и третий вариант, при котором вы завтра же получите полтора миллиона, и мы сможем заработать немножко потом.
— Каким же образом? — удивился Андрей Михайлович.
— Ливония исчерпала себя как государство, да она, сказать по чести, никогда и не являлась таковым, поэтому вряд ли кто станет возражать, если вы объявите о создании нового. Великого Герцогства, например.
— А потом?
— А потом отдайте нам в аренду на девяносто девять лет за эти полтора миллиона, и с ежегодной выплатой ренты в размере пятидесяти тысяч талеров.
— Вам, это кому?
Рижский купец усмехнулся:
— Я готов вложиться, Зяма поищет в карманах, Шломо тряхнёт мошной… Соломон, ты же готов тряхнуть мошной?
Второй купец, доселе пребывающий в полусонном состоянии, мелко-мелко закивал:
— Что за глупые вопросы, Мойше? Соломон Бенкендорф одобряет всё, кроме голодовки.
Архиепископ Сильвестр по-русски не понимал, но догадался по выражению лиц своих сопровождающих, что произошло нечто ужасное для Риги и для него лично:
— Вы о чём?
Третий рижский купец вдруг предложил Самарину:
— Ваша светлость, давайте выведем отсюда этого гоя! Ведь не дело, когда какой-то поц вмешивается в разговоры уважаемых людей. Деньги любят тишину.
Рига открыла ворота в тот же вечер, но утрясание мелочей длилось ещё четыре дня. И вот на пятый день на всех площадях города был зачитал указ о признании Ливонии несуществующим государством, о об учреждении на её территории акционерного общества «Республика Курляндия» в личной вассальной зависимости от князя Беловодского Андрея Михайловича Самарина. Во главе новоиспечёной республики стоит совет баронов-регентов — барона Михаэля Шниперсона, барона Зигмунда Бенкендорфа и барона Симона Розенфельфа. Совет обладает всей полнотой власти, включая право оплатить военную помощь при внешней и внутренней агрессии. Под таковыми подразумевались любые попытки повлиять на политику нового государства вооружённой рукой, или духовное, экономическое, или любое иное давление.
Всем несогласным предлагалось в трёхдневный срок покинуть пределы Курляндской республики, оплатив выездную пошлину в размере двухсот талеров на каждого члена семьи, и семидесятипроцентный налог на оставляемое в попечение государства недвижимое имущество. Пока нашёлся один человек, решивший уехать, и это был бывший архиепископ рижский Сильвестр. Но не уехал, так как не смог набрать семьдесят процентов от стоимости передаваемых на баланс республики храмов.
Иван Леонидович не принимал участие в составлении исторического документа, но с интересом следил за развитием процесса, а дня через три в разговоре высказал мнение: