"Фантастика 2024-104". Компиляция. Книги 1-24
Шрифт:
— Энти, что ли? — острый конец посоха нацелился на Дурнова и его измученных настороженных людей.
— Да, Василий Семенович! — улыбнулся тот.
Старик уже с хитрым прищуром осмотрел пришлых. Скривился, как от кислого. Зашамкал явно малозубым ртом.
— Мда… Ну, кажи бумаги.
Прончищев подскочил к Дурнову (не подобострастно, но ретиво), выхватил у него пачку листов и подал старикашке. В четыре глаза принялись их изучать.
— Аще — от Шереметева Большева… — еле расслышал Дурной.
— Ты старшой? — посох снова змеей
— Подождите! — Дурной чувствовал, что его пробивает пот. Быстро одумался и поклонился пониже. — Пресветлый боярин! Но… скажи, хоть, кто ты?
— Ты чего? — с улыбкой воскликнул дворянин. — Это же Василий Семенович Волынский! Боярин и первый судья!
«Первый судья — так начальники приказов назывались — всплыло в голове Дурнова. — Ну, на большее нам рассчитывать и не приходится».
Однако не удержался и спросил:
— А куда нас?
— Ишь трясёшеся! — старик мелко захихикал, запрокинув голову, но вдруг застыл, как от боли. — Твоих на монастырский двор покуда определим. Так тобе ладно? А тебя — ко мне. Или полезай… Или пшел вон!
Дурной махнул своим: следуйте, мол, указаниям — и стрелой ринулся в возок.
Внутри было тепло и душно. Подле старичка Волынского сидел дюжий детина, который часто подкладывал угольки в небольшую печку (вот почему сверху труба торчала!). Глядя на пудовые кулаки мужика, Дурной сомневался, что тот служит боярину только истопником. Рядом с самим Большаком уселся Прончищев — довольный и улыбающийся.
— Ежели вскроется, что ты Ваньке про вас кривду наплел — сгною, — сказал меж тем сухо старичок, и такой стужей от его слов повеяло, что Дурнова мороз по спине продрал.
Молча он отвернулся к оконцу. С той стороны возка, где не было двери, на стенке имелось настоящее слюдяное окошечко! Сквозь пластину пробивался свет, но рассмотреть ничего не удавалось.
«Я сейчас еду по Москве XVII века! — взгрустнулось ему. — И ничегошеньки не видно!».
— Боярин Василий Семенович! — заговорил он, чтобы разбить тягучую тишину. — А когда вы сказали, что отвезете меня к себе, вы говорили про свой дом или про Посольский приказ?
— Эвон! — старик снова оживился и начал корчить гримасы. — А с чего это ты удумал про Посольский приказ?
— Ну, — Дурной замешкался. — Мне сказали, что Иван Афанасьевич служит послом. А вас он назвал первым судьей. Вот я и решил, что вы его начальник, глава Посольского приказа.
— Не дурак… Навродь. Токма ошибся ты, иноземец. Я — судья Разбойного приказа.
И Волынский заливисто захохотал.
Глава 58
— Глянь, Ванька, како в лике поменяшеся! — боярин аж зажмурился от радости. — Бледен стал! А ну, признавайся, Сашко — вор ты и душегубец?!
А Дурной и впрямь побледнел. Он ничего не понимал, и в душе кипела ярость —
— Душегубец, боярин… Куда ж без этого в Темноводье. Тебе б нашу чашу испить — я бы на тебя посмотрел.
Гигант-истопник сразу почувствовал нехорошие нотки в голосе «гостя» и всей массой развернулся к испещренному шрамами чужаку.
— Ты язык-то свой укороти! — стукнул по полу возка посохом Волынский. — Инда вспомощничков на это дело найду!
Посопел и добавил:
— Ершистый.
— Василий Семенович только с сего года встал во главе Разбойного, — пришел на выручку Прончищев. — Вознамерился Государь большие перемены в этом деле провесть — вот и призвал своего верного слугу на свершения. А тако Василий Семенович многие лета по посольской части служил. По тем временам мы с ним знакомство и свели. От того я про вас ему первому проведал.
Дурной расслабил руки.
— Ну, и что дальше будет?
— Беседы вести будем… Большак, — уже серьезно ответил Волынский. — От того, сколь полезными окажутся — и прояснится, что деять далее.
Совсем скоро обоз добрался до Ивановского монастыря, который стоял в восточной части Белого города. Дурной вылез из возка и подивился этой маленькой, но грозной крепостице внутри столицы. Подворье оказалось небольшим, но обоз быстро втянули и ловко разместили на свободном пятачке. Василий Волынский сам соизволил выбраться на свежий воздух, о чем-то долго болтал с местным настоятелем, после чего махнул головой Дурнову: полезай, мол, обратно.
— Покуда тут твои людишки пребудут, — пояснил боярин. — Оно, конечно, на постной каше не зажируешь, однако, твои, видно по всему, и не к такому привычны.
«Странно, — озадачился Дурной. — Почему здесь? Хотя… вон он как по-свойски трепался с настоятелем — может, тот ему брат кровный?».
Волнительно было оставлять черноруссов одних, но приходилось довериться покровителю-старикашке. Иначе дела на Москве не делаются. В принципе, монастырь даже немного успокоил Большака: он верил, что это последнее место, откуда начнут растаскивать ценности. Тем более, его люди за месяцы пути отточили сторожевую службу до абсолюта. Правда, большинство черноруссов, попав в Москву, выглядели слегка оглушенными. Будто каждого мешком по башке стукнули.
«Ну, ничего… Надо привыкать».
Дурной упросил лишь взять с собой Олешу и пару молодых стрелков — в качестве вестовых. Тем выдали коней, и кавалькада тронулась на запад — в самое сердце Москвы. Снова Дурной ничего не видел сквозь мутное оконце, да и сумерки уже прочно легли на город.
Остановился возок на дворе роскошной усадьбы: часть ее была даже каменной (или кирпичной — в потемках не разобрать). Детина вынес боярина на руках из возка, опустил наземь.
— Теперича тебя в горницу сведут — тамо и жити будешь. Ноне не спи, не бражничай! Жди, как позовут!