"Фантастика 2024-13". Компиляция. Книги 1-19
Шрифт:
Егор даже головой тряхнул, прогоняя наваждение. Во как, Нарочь 2022 года мало отличается от Лепеля в 1982 году. А с виду всё так пристойно…
— Стабильность — признак мастерства, — согласился подполковник. — Скажите, молодой человек, вы подозреваете этого Сёму в попытке вовлечения вашей сестры в проституцию и в убийстве?
Игорь, брат Старосельцевой, замотал головой. Он сидел на стуле спиной к окну, яркое январское солнце било ему в затылок, наливая тонкие оттопыренные уши ярким розовым цветом.
— Дядь Сёма — нет, сам он староватый уже. Сынок его, Вован.
— А когда вернулась?
— Это надо было видеть. Вован приехал на своей блестящей «Ниве», весь модный, хиповый, часы золотые, и прям с крыльца говорит таким барином, снисходительно… Я, говорит, залёт твой понимаю, сам молодой-дурной был, приму тебя такой, как есть, и ублюдка твоего признаю, не позорься перед людьми, — парень поправил металлическую оправу очков на переносице, на тонких губах мелькнуло подобие улыбки. — Юлька как про ублюдка услышала, схватила горшок с цветами — и ему в башку!
— Попала? — азартно спросил Саня.
— Увернулся. Только землёй из разбившегося горшка ему «Ниву» забрызгала. Он разорался, потом говорит: «Дурой была, дурой осталась». И уехал. Потом отирался возле Юльки, когда она с сыном у дома гуляла.
За время монолога Егор успел пролистать материалы проверки — объяснения очевидцев, протокол осмотра, медицинское заключение. Да, утопилась. В лёгких — вода. Значит, в озеро упала живая. Сама или кто-то подсобил — вопрос, на который лепельские пинкертоны из милиции старательно не ответили. Вован, он же Владимир Семёнович Семёнов, даже не был опрошен, по крайней мере, официально.
В каждом учебнике криминалистики записано, что далеко не всегда первый подозреваемый оказывается злодеем. Но здесь возможная причастность Семёнова была просто кричащей: если не он толкнул девушку в воду, то мог подозреваться в доведении до самоубийства. Но, с другой стороны, пока его отец устраивает уикенды местной знати, включая ментов, на косвенных уликах далеко не уедешь, а горячие следы давно остыли.
— Сань, можешь Вована оперативно сюда притащить?
— Могу, но… — Майсевич встретился взглядом с Сазоновым, чей статус, наконец, угадал. Перед КГБ не хотелось терять лицо. — А, всё одно к одному. Обычно, если у них нет гостей, сам ошивается на хуторе и бухает. Или там мне скажут, где его искать.
— Сколько тебе времени нужно?
— Ну… Точно не скажу. Час, наверно.
Егор невольно вспомнил команды, отдаваемые Сазоновым по телефону из «Волги». Если бы ему так посмели ответить: «Час, наверное», — рвал и метал бы… В голове появилось соображение.
— Час… Обедать рановато. Есть мысль. Далеко до кладбища, где Юлия похоронена?
— Минут двадцать, — ответил «ботаник».
— Прогуляешься с нами, покажешь.
Лёха увязался с Майсевичем.
В машине на молчаливый вопрос Сазонова Егор объяснил свою нехитрую идею.
— Могилы тоже кой о чём говорят. Если вдруг там нарисуется высохший огромный букет на сумму трёхмесячной зарплаты Старосельцевой-старшей, значит, Вован её навещает. Или совесть мучает, или
— Поддерживаю, — согласился Сазонов. — Заодно и пацан с нами побудет, не раззвонит, что милиция поехала задерживать подозреваемого.
Не оказалось ни букета, ни запустения. С аккуратной могилки кто-то счистил снежный налёт.
— На кладбище, над свежей глиняной насыпью стоит новый крест из дуба, крепкий, тяжелый, гладкий… В крест вделан довольно большой, выпуклый фарфоровый медальон, а в медальоне — фотографический портрет гимназистки с радостными, поразительно живыми глазами. Это Оля Мещерская, — вдруг отчеканил Игорь.
Никто не перебивал его во время тирады, только потом Егор переспросил:
— Чего это было?
— Не «чего это было», а рассказ Ивана Бунина «Лёгкое дыхание», — раздражённо ответил Сазонов. — Классику знать надо.
Крест был, конечно, дешёвый, из сосны. Чистая времянка на первые месяцы, пока земля осядет. Через год после похорон можно будет привозить каменный. Но вот белый медальон и поразительно живые глаза точно соответствовали, словно Олю Мещерскую Бунин срисовал с Юлии Старосельцевой, родившейся на несколько поколений позже.
Пока младший брат молча общался с покойной сестрой, Егор поманил Сазонова в сторону и показал фото, добытые у грузина, рассказав всё известное о нём со слов Инги.
— Отлично. Вернёмся в Минск, скажу Аркадию сделать фотокопии, оригиналы тихо верни на место. Не исключено, москвичи будут брать грузинскую мафию оптом. Тогда получим приказ обрубить и все их белорусские корешки, а против приказа из Москвы никакие белорусские менты и местная партноменклатура не дёрнутся. Поэтому по завершении дела о взрыве продолжай пасти секретаршу Бекетова. Она понадобится как свидетель. Подпишет показания?
— Если её босс уже будет закрыт и чуть надавить — вне всяких сомнений. Такие заботятся о себе. Его она боится и ненавидит.
— У тебя с ней продолжаются близкие отношения?
— Больше ничего не было. Это не роман. Так… Скорее её прихоть. Тем более, увольняется к 1 февраля. Я постараюсь не упустить её из виду, если за Бекетова возьмётесь позже.
— Ты всё правильно понял. Действуй. Поможешь до конца с Бекетовым, выпишу тебе премию, кроме оперативных расходов.
Вот так, подумал Егор. Человек потерял жену, едва не погиб сам. А в результате привлёк к себе внимание милиции и КГБ, настолько, что его самого закроют по делу, к взрыву не имеющего отношения.
Они вернулись в РОВД, Лёха выбежал навстречу, едва заметив «Волгу» через окно.
— Привезли. Пьяный — в хлам. Оставлять в дежурке до вытрезвления нельзя. Все кореша и клиенты его отца слетятся выручать, особенно если произойдёт утечка о подозрении в убийстве Старосельцевой.
— Берём его в нежные объятия и везём в Первомайский, — сориентировался Егор.
— Главное — здешним сказать, что отправили его в УР области, пусть ищут до посинения, — вдохновился Лёха. — Посидит у нас в клетке до вытрезвления, потом побеседуем.