"Фантастика 2024-13". Компиляция. Книги 1-19

Матвиенко Анатолий Евгеньевич

— Незаконно. Но правильно! — заключил Сазонов.

Обратная дорога прошла в том же молчании, но куда в меньшем комфорте. Вован, сидевший между Лёхой и Егором, норовил пристроиться головой на плечо то одному, то другому. На Инструментальном смог своим ходом покинуть машину, хоть на ногах стоял не твёрдо. На второй этаж его тащили под локти, Сазонов замыкал процессию.

Лёха выдвинул стул для Коляна на середину комнаты, подальше от своего стола, приоткрыл форточку. Всё равно воняло.

Это был крупный мужчина, ростом ниже Егора,

но плечистый, с наметившимся пивным животиком. Голова сидела на плечах практически без посредничества шеи. Невысокий лоб под коротко стриженными волосами морщился при каждом резком звуке. Глубоко утопленные глаза с неприязнью смотрели на окружающих. Руки тряслись и расплёскивали воду из стакана, но явно не от страха.

Сазонов выбрал себе место в углу, наблюдая задержанного в профиль.

Егор вставил бланк в пишущую машинку. Лёха начал допрос.

— Владимир Семёнович Семёнов.

— Ну? А чо?

— Год рождения?

— Пятьдесят седьмой. А с какого перепугу я здесь?

— Сейчас узнаете. Место рождения?

— Ну… Лепель.

— Город Лепель Минской области, — продиктовал Лёха и торжественно провозгласил предупреждение об уголовной ответственности свидетеля о даче заведомо ложных показаний и уклонении от дачи показаний.

— Свиде-е-етеля? — мутно протянул Семёнов. — Так какого лешего меня тянули, как урку? И вообще, где я?

— Уголовный розыск Первомайского РОВД города Минска. А привезли вас потому, что в Лепеле вы были в свинском состоянии и не могли дать показания…

— И чо? — перебил тот. По мере укрепления уверенности, что он только свидетель, и у сыщиков нет против него доказательств в каком-либо преступлении, Вован начал наглеть на глазах. — Праздники были. Имею право, мать вашу, чтоб тебя…

— Поговори, пока зубы на месте, — пригрозил Лёха. — Тут тебе не на районе.

— А мне до лампочки! — дыхнул на него перегаром Семёнов. — У батьки вчера зам из областной мусарни в сауне парился. И областной прокурор. Порвут твой легавый задник на почтовые марки.

— И выведут тебя из этих стен под белы рученьки? — ухмыльнулся Егор. — Особо не рассчитывай.

— Стажёр! — официальным тоном прервал его Лёха. — Позвольте мне продолжить. Спасибо. Свидетель! Расследуемое нами уголовное дело находится на контроле в КГБ БССР, и ваши банные посиделки ни на что не влияют.

— А если я вас всех пошлю нах?

— Тоже вариант. Я вас предупредил об ответственности за отказ от дачи показаний? Предупредил. Семёнов, я сейчас принесу магнитофон, включу запись, и вы ещё раз повторите свой отказ. Или просто молчите после моих вопросов, о’кей? Проведёте ночь в камере, и это будет самая незабываемая ночь в вашей жизни.

Глаза задержанного под опущенными бровями забегали. Егор наблюдал за мимикой не то свидетеля, не то подозреваемого — это очень тонкая грань, и прикидывал, как далеко распространяется юридическая безграмотность Семёнова.

Именно этой безграмотностью

опер беззастенчиво и противозаконно спекулировал. Вроде бы все знают первую и главную заповедь поведения на допросе: не колись! Лучше вообще молчи! Нет, вступают в разговоры, запутываются, в итоге сами себя сдают… «Всё расскажи, и тебе ничего не будет», — эта старая, как само сыскное дело, ложь стоила тюрьмы миллионам злодеев, имевшим отличные шансы выйти сухими из воды, лишь держа язык за зубами.

— Ну, и что вам надо? — Вован сделал первый шаг в роковую сторону.

— Вы знакомы с этим человеком?

Лёха протянул ему фото Бекетова.

— Не-а.

— Подумайте хорошо. У меня есть другие сведения.

— Не-е. А-а-а… Ну да. Это ж он, Юлькин трахаль.

— Как вы выразились, «Юлька» — это погибшая Юлия Денисовна Старосельцева.

— Она… Да… — выдавив из себя два слова, Колян в очередной раз потянулся к стакану с водой.

— Вы встречались с Бекетовым? О чём вы говорили?

— Урод он. Зарядил Юльке ребёнка и выгнал в шею.

Лепельский пижон выдал долгую тираду, преимущественно матерную, в которой выставлял торгаша в исключительно чёрном цвете. С каждым словом Вован подтверждал, что у него имелся мотив убийства, но у Егора росло убеждение, что к теракту Семёнов непричастен. С Бекетовым его буквально прорвало от облегчения, что допрос ушёл в эту сторону, по мнению Вована, для него безопасную.

Лейтенант, не прерывая диалог, приблизился к шкафу и извлёк из него осциллограф, подмытый из гаража Томашевича, распутал провода и воткнул вилку в розетку, прогревая прибор.

— Как только подпишешь показания, сука, я поговорю с тобой иначе. А пока пересядь в это кресло.

Демонстрировавший презрение, Вован забеспокоился, когда его руки оказались примотанными к стулу чёрной матерчатой изолентой. Попробовал оторвать, дерево подлокотников затрещало, но не поддалось.

Опер тем временем протянул от осциллографа к его предплечьям витые провода.

— Током, в натуре, пытать будешь, начальник? Беспредельничаешь? Не по понятиям…

— Не сразу.

В устах несудимого уголовное арго прозвучало неубедительно, как матюги в речи детсадовца, и Лёха не стал скрывать ухмылку.

— Терпи! Удар током — вот эта кнопка, но я её пока не трогаю. Поговорим с тобой для начала по-хорошему.

— Как «по-хорошему»?

— Прибор называется лай-детектором, по-русски — полиграф. Детектор лжи, одним словом. Спрашиваю — отвечаешь. Будешь врать — начнёшь нервничать, экран сразу покажет. Понял?

Вован вторично попытался освободить руки. Безуспешно.

— Ого… Не знал, что у наших мусоров такое…

— Подарок КГБ! — Лёха подмигнул Сазонову и проигнорировал его возмущение. — Старый гэбэшный опер уходил на пенсию, мне отдал. У них списали, новые привезли. Но как по мне, этот советский ламповый пашет лучше новомодного импортного на транзисторах.