"Фантастика 2024-152". Компиляция. Книги 1-18
Шрифт:
Эта встреча закончилась. И результатом ее были недовольны обе стороны.
У каждого человека должна быть страсть, которая толкает его на большее. Или нет?
Гальвэр уже давно начал замечать, что люди по-разному видят цвета. Ему хотелось спорить с ними. Доказать их такую очевидную неправоту. Для него это было важно. Цвет красок на картинах художника должен соответствовать его восприятию. В противном случае ничего не выйдет.
В империи есть все, что ему нужно для творчества. Даже есть богатый
«Кхе, почему ты не можешь просто радоваться? Ты делаешь все, что захочешь. Большинству людей никогда не познать такой жизни».
— Я доволен, — сказал северянин, а потом добавил более уверенно, — Правда.
Кисточка сделала несколько оборотов вокруг его пальцев, повинуясь неизменному ритуалу.
— Просто иногда, мне кажется, где-то есть еще одно место для меня.
Гальвэр скривился, словно ему самому не понравился вкус своих слов.
«Ты просто жадный! Это не приведет ни к чему хорошему, поверь мне».
Воображаемое альтер эго звучало слишком убедительно, чтобы не насторожиться.
— Ты чего-то боишься, Ганс?
«Только твоей глупости».
Художник улыбнулся. Такой ответ был уже в его стиле.
Последнее время дела шли и правда хорошо. Его картины охотно покупали, при этом у него было достаточно денег, чтобы подумать над их реализацией. Но пока он покупал только новые краски, холсты, бумагу хайши (очень дорогую).
Жил Гальвэр в первом округе. В самой дешевой комнате, которую можно было снять. Северянин не хотел тратить деньги зря на комфорт для глаз. Ему вполне достаточно маленького помещения с кроватью и столиком. Все равно он приходил туда только поспать.
Во время бодрствования художник снова и снова отправлялся изучать Элваран. Каждый раз северянин находил что-то новое. Это была не обязательно недавно открывшаяся лавка с ароматной выпечкой, или новый закоулок, заканчивающийся неожиданно чудесной клумбой цветов. Это могли быть сцены из быта людей, выступление уличных артистов, бегающие стаей мальчишки с деревянными мечами.
Жизнь города проникала в нутро Гальвэра, наполняла различными красками эмоций, заигрывала с его любопытством, втягивала в свою игру, заставляя забыть о прошлом.
Как бы сложилась его судьба, если бы он родился здесь в империи, а не на северных островах Бахума? Потоки различных вариантов событий, которые художник себе представлял, все приходили к одному берегу — посредственность. Гальвэр слился с имперцами в однородную массу, и вряд ли бы смог принести нечто новое в мир искусства. Именно происхождение северянина делало его картины уникальными, протестными. Стоило
Художник скучал по снегу, колючему холоду и беспощадному ветру. Стихийные бури на островах были частым явлением, нарушающим порядок вещей местного населения. Гальвэр любил этот хаос. А отец… Единственный родной человек, от которого он освободился, ценил упорядоченность, следовал правилам, оставался в области рамок, созданных другими людьми. Непонимающими людьми. Людьми с устаревшими взглядами.
Однако Гальвэр был благодарен отцу. Не за все. Если положить поступки этого человека, по отношению к своему сыну, на весы, то они будут все время колебаться из плохой стороны в хорошую.
Каждое новое письмо от него оказывалось сюрпризом. Не всегда приятным. Иногда художник думал, что родитель все-таки сумел понять его, а прочитав лист до конца, осознавал неизменность положения.
В последнем отец снова начал уговаривать Гальвэра вернуться на острова. Северянин почти физически почувствовал, как письмо пропиталось агрессивной настойчивостью. На такое не хотелось даже ничего отвечать. Он так и поступил, а потом Хонкс сам явился к нему.
— Отец?! — не мог поверить художник своим глазам, увидев его на пороге своей комнаты. — Как ты меня нашел?
Купец схватил сына за руку и потянул за собой.
— Мы должны уехать сегодня. Я обо всем договорился, нас ждет корабль.
Гальвэр вырвался из хватки Хонкса. Злость обжигала горло художника, толкая на конфликт. И он поддался этому чувству.
— Я никуда не поеду! Что ты о себе возомнил?! Я, по-твоему, еще ребенок?! Я здесь прекрасно со всем справляюсь без тебя!
Отец северянина остановился и оглядел быстрым взглядом комнату.
— Ты отказывался от моих денег и голодал из-за гордости?
— У меня достаточно денег! Я живу здесь не из-за отчаяния, а потому что сам выбрал это место! Тебе не понять! Да ты и не слушаешь! Никогда! Никого! В твоей купеческой башке только звон монет!
От выплескивающегося гнева, тело Гальвэра начало потряхивать.
Нижняя губа Хонкса елозила из стороны в сторону, трясь о верхние зубы. Он погладил пальцами опущенные веки и тяжело выдохнув устало сказал:
— Это все не важно. Ты обязан уехать со мной. Сейчас. Прошу тебя, не упрямься.
Кисть, с которой почти никогда не расставался художник, треснула у него в руке. В его сознании быстро промелькнула сцена, где он вонзает ее в шею отца. Накопленное за всю жизнь негодование прорвало плотину уравновешенности.
«Остынь, парень», — Ганс принял водопад злости на себя. Стал новой сдерживающей стеной. Пояснил голову.
— Я никуда не поеду, пока ты мне все не объяснишь. Мы никогда не разговаривали о маме… и о других важных вещах. Пожалуйста, отец. Хотя бы раз.
На лице родителя только слепой не увидел бы муки и борьбу с самим собой.