"Фантастика 2024 -156". Компиляция. Книги 1-21

Гончарова Галина Дмитриевна

— Не знаю. — Энрик был кроток и спокоен. — Мне его выдали по рецепту врача из клиники всех цивилизаций.

Пассажиры лифта просачивались сквозь фильтры космопорта, усаживались в поезда, автобусы — и разъезжались, минуя толпы варлокеров, топчущиеся за ограждением, а Энрик с охранниками и секретарем, приглашенные в служебное помещение, сидели и ждали. Читать по-туански в таможне умели — это по штатным обязанностям полагалось одному из смены, — но вот определить, что же за снадобье привез Пророк, никак не удавалось. Запросили амбулаторию всех цивилизаций; те, в свою очередь, стали наводить справки в главной клинике Города. А время шло и шло… Все, кто прибыл рейсовым лифтом, покинули порт — в том числе и сопровождавшие Энрика.

Заскучав, стали уезжать и варлокеры; секретарь несколько раз подходил к окну понаблюдать за этим.

— Нашли, — промолвил таможенник, глядя в экран. — Это витамины. Они лицензированы в шести Ц, включая нас. Но почему не наклеили марку лицензии при вывозе?..

— По забывчивости. — Энрик легко поднялся. — Надеюсь, я не слишком задержал вас. Могу ли я вызвать воздушное такси прямо сюда? — поглядел он в сторону балкона, больше похожего на террасу. — Да, — заметил он, уже входя во флаер, опустивший трап на балкон, — вы можете передать охране там, внизу, что опасности больше нет…

* * *

Пепс, секретарь Энрика, родился на КонТуа в семье нанявшихся по контракту и настоящее небо над головой увидел лет в двадцать — и то на Атларе, куда полетел совершенствоваться в языках и интеробщении. Бывал он и на Яунге, и на ЛаБинде, и даже на Ранкари, где приезжим иномирянам напыляют на кожу защитный слой, чтоб ее не обожгло голубое светило. Удивить Пепса было трудно, но над Городом он испытал потрясение. Лес биндских высотных домов, стволами уходящих в облачное небо, просторные и низкие строения вара с блестящими от солнечных батарей крышами, прихотливая архитектура яунджи, казавшиеся хрупкими светлые и легкие сооружения планетарных туанцев, похожие на крепости атларские жилища, приспособленные к долгой зимней ночи, — все это меркло перед геометрически правильными бесчеловечными блоками, плотно стоящими рядами и густыми скоплениями уходящими во все стороны, до горизонта. Пепсу казалось, что он летит над городом, который роботы построили для роботов, — потому что людям невозможно жить в столь подчеркнуто искусственной среде. Даже круглые в плане или волнообразно изогнутые дома выглядели прихотью кибер-конструктора, ошибкой, сбоем в программе градостроительства, вымышленной машинным интеллектом. И люди… Все промежутки между домами были переполнены людьми — текучей, пестрой живой массой тел и автомобилей; им было тесно там, внизу, — и город выжимал их вверх, заставляя использовать пустоту воздуха над трассами и крышами, где роились флаеры. Пепс почувствовал какой-то слабый, безотчетный испуг, и у него в самом деле начала кружиться голова.

А Энрик взирал на лежащий под ним Город с нежностью. Кочуя с планеты на планету, он всегда стремился сюда, в мир свинцово-тяжелого серого цвета, густо покрытого кричаще яркими и липкими пятнами рекламной плесени, мир, где человек рождается в столпотворении, учится жить, проворно лавируя между себе подобными, и умирает, устав и упав, затоптанный другими, бегущими по кругу за удачей. Родной город — всегда любимый, как бы плох он ни был.

— Трудно смотреть? — спросил он Пепса, заметив, как тревожно тот косится вниз.

— Признаться — да, — кивнул секретарь.

— Это с непривычки, — успокоил Энрик. — Скоро ты освоишься; сам удивишься, как ты мог бояться Города. Дыши глубже — надо впитать его запах; слушай без напряжения, чтобы почувствовать все его звуки. Может быть, ты его успеешь полюбить… Здесь есть занятный вид туризма — путешествовать по Городу без карты, наобум. Я тоже этим увлекался, и представь — не заблудился ни разу. Я всегда возвращался домой…

Он присмотрелся к плывущим под ними пейзажам, словно хотел найти что-то знакомое.

— В двенадцать лет я выиграл конкурс красоты «Мальчик Города», в двадцать два стал «Парнем года». А между этим было еще восемьдесят семь других конкурсов… Я любил Город и хотел,

чтобы он тоже полюбил меня. Похоже, кое-чего я добился — по случаю моего приезда заседает комиссия в парламенте… — Энрик слабо улыбнулся. — Знаешь, почему я стал Пророком?..

— Нет, — Пепс навострил уши; столь интимные риторические вопросы Энрик задавал чрезвычайно редко, и к ответам стоило прислушиваться.

— Потому что Город мне велел. Я не уезжал; он был со мной всюду — его стены, его люди, его напряжение и его голос: «Почему?» Он спрашивает всех централов, а ответить за всех должен был я. Все, что я сделал до сих пор, я сделал для них, вон для тех, — Энрик показал в пол салона. — У них нет ни имен, ни лиц, ни тел, но есть души — грязные, умалишенные, больные. А я — один из них. Поэтому они меня и поняли.

Пока Энрик разъяснял Пепсу суть своей духовной миссии, у особняка Эмбер творились чудеса. Варлокеры, удовольствовавшись ее субботним раскаянием в прямом эфире, стали отзывать свои иски из судов также слаженно и массово, но…

Трудно сказать, кто инспирировал их новую затею, но подхватили ее сразу и азартно. Хлопот это почти не требовало — купить конверт с маркой, вложить туда фото с надписью и отправить срочным заказным письмом; почтовое ведомство Города немало заработало на этом — и вообще оно подтвердило свой девиз: «Безупречно и быстро». В некоторых офисах не хватило мешков для писем, но их оперативно доставили со складов. Прекрасным воскресным утром для доставки Эмбер ее корреспонденции понадобился отдельный фургон.

Во всех письмах было одно и то же — фотография из передачи «NOW» «Звезды культуры — против забвения», когда Эмбер с задранной юбкой вскочила на стол; надпись на фото была цитатой из злосчастного выпуска 25 апреля, прозвучавшей из уст самой Эмбер: «ПЛЯСАТЬ ГОЛЫМ НА СТОЛЕ».

Кэльвин, постепенно теряя выдержку, ругался с почтальонами, а те ему доказывали, что доставлять отправления — их служебный долг. Ужас был в том, что отказаться от писем Эмбер не могла — категория «срочное заказное» предусматривает возврат лишь в случае отсутствия адресата.

— Вы можете их сжечь, — посоветовали Кэльвину на прощание, обнадежив, что это не все — они вскоре привезут еще столько же; груды издевательских писем остались лежать на крыльце и у крыльца. Кэльвин побежал звонить мусорщикам; Эмбер, нарыдавшись до икоты, сделала перерыв, чтобы хлебнуть водички, и, пополнив запас жидкости для слезотечения, вновь горько заревела. Явление мусорщиков с передвижной термокамерой совпало с появлением варлокерских пикетов: не нарушая границ частного владения и не создавая препятствий для пешеходов, ребята и девчата выстроились вдоль ограды с фотоплакатами, повторявшими содержимое конвертов; пикетчики дружным хором выкрикивали гадкую цитату. Патрульные полисмены сдерживались, зато мусорщики — эти простые, незакомплексованные ребята — веселились вовсю. У ограды вились папарацци, надеясь взять реванш за напрасное бдение у клиники «Паннериц», куда соскочившая с резьбы Эмбер так и не явилась.

Сдавленно гудела термокамера, пожирая письма; мусорщики упихивали в нее бумажные охапки и следили, как на выходе валятся в бункер брикеты спрессованного пепла, а иногда — пока Кэльвин не видел, — развернув письма в руке карточным веером, позировали для папарацци; варлокеры скандировали: «Эм-бер! Эм-бер! Су-пер-стар!»

Наконец Эмбер не вынесла — швырнув заплаканной подушкой в пса, вылетела на крыльцо. Это вышло как-то рефлекторно — она не могла не появиться перед зовущей публикой. Кэльвин, топтавшийся у термокамеры, замешкался и не успел пресечь ее желание быть на виду — Эмбер повернулась к зрителям спиной и… повторила фотографическую позу, презрительно и дерзко оттопырив то, на что садятся. Варлокеры взвыли от восторга, папарацци лихорадочно ловили кадр, а Отто Луни (как же может такое бесстыжество происходить без него?!) верещал, приплясывая на тротуаре: