"Фантастика 2024-184". Компиляция. Книги 1-20
Шрифт:
— Мне надо, чтобы ты объявил, что эту песню написал я только что сегодня, для девушки Татьяны, которая находится в этом зале.
— В этом зале? Где? Я же должен на неё смотреть, когда буду говорить.
— Вон она, с отцом стоит.
— Фига себе! Я знаю её! Подкатывали к ней, но она отшивает всех сразу. и её да этот дядька встречает. Серьёзный. Так он её папа, или папик?
— Папа-папа. Он — цыганский барон, если что.
— Фигасе! — присвистнул Славик. — Ну у тебя и знакомые, то музыканты Московские, то аж целый цыганский барон с дочкой. Симпотная кстати… Дружишь с ней?
— Женить хотят, — вздохнул я.
— Чо-о-о?
— Вот и я им говорю, что не готов я ещё к серьёзным отношениям.
Славик фыркнул.
— У них с двенадцати лет женятся, — пояснил я.
— Да ты чо? — распахнул глаза басист. — Да ну на!
— Отвечаю.
— Пи*дец. Но ведь ты не цыган.
— Зовут в табор, но… Хрен им а не барабан.
— Причём тут барабан? Что за барабан?
— Анекдот такой.
— Расскажи.
Рассказал. Посмеялись. Особенно анекдот понравился барабанщику. Он ещё долго гыгыкал и тыкал себя палочками в грудь, восклицая:
— Хрен вам а не барабан!
Но мне не удалось соскочить с неприятной мне темы.
— Значит тебя хотят сделать цыганом? — продолжил меня пытать Славик.
— Хотят. Дом обещают в Молдавии…
— Дом в Молдавии? Клёво. Там тепло, яблоки и виноград. Винища… Залейся. Вкусное… И что тебе надо для того, чтобы встретить старость? Хе-хе-хе Шучу-шучу… Не хочешь становиться цыганом? Понимаю… Хе-хе-хе!
— Тебе смешно, а я не могу отбрехаться. Пристали, как…
— Так ты хочешь песней всё сказать, чтобы не обидеть. Грамотно. Посвяти ей песню. Не написал для неё, а посвятил ей. Совсем другое отношение к тебе будет. Когда женщине посвящают песню или стихи, это на века.
— Согласен.
Гутман собрался и ушёл. Я встал на его место со своей «Арией», но Славик достал из коморки «полуакустику» Ямаху. Похожую, кстати, на «Гипсон».
— Ух ты! — восхитился я.
— Лабай, лабух! — похихикал Славик и подошёл к микрофону.
— Второе отделение нашей панцевальной программы мы начинаем с песни, которую наш молодой гитарист посвятил девушке Татьяне, которая находится вместе с нами. Джони написал её только сегодня и она должна вам понравиться. Это очень медленный танец.
Дук-дук, ударил бас и Славик запел:
— Я ушёл почему-то, чуть позже шести. Я ушел почему-то, где-то чуть позже шести. Мы с тобою расстались. Я посмотрел на часы. Двери скрипнув трамвая, прошептали: «Прости…»
Дальше я не особо переделывал. Убрал «подушк» вместо неё вставил: «Мне на память», выкинул, про «искал тебя и здесь и там…» (Простите меня Чиж и Ко).
В общем, песня удалась и гитарная партия мне удалась. Звук у гитары был чистейший, струны фирмовые и тянулись прекрасно. А я старался в протяжку вложить всё своё страдание.
Барабанщик был тоже в «ударе». Басист импровизировал, одухотворённо высунув язык и ингда трогая струны большим пальцем, имитируя «слэп». Получалось не очень, но складно. Вермона поддерживала тему редкими аккордами. Костик почти спал. Как уже говорилось, они с барабанщиком перед работой накатили, но на Витька водка действовала возбуждающе, а Костика наоборот, тупила и усыпляла.
Дослушав песню, мои «цыганские друзья» помахали мне руками и растаяли в толпе толкущихся на танцполе пар и отдельных личностей. Я с облегчением вздохнул.
— Эх, джони, Джони, — сожалеюще проговорил Славик. — А вдруг ты счастье своё профукал?
— Нафиг-нафиг такое счастье, — подумал я, но промолчал.
Глава 14
Мальчишки бухты Тихой жили, по сути, на Клондайке. Бывшая промышленная свалка, как я говорил раньше, давала для мальчишеской жизни практически всё, что нужно для мальчишеского счастья: различную, можно сказать — любую, проволоку для браслетов, колец, плёток и пулек, свинец из негодных аккумуляторов шел на грузила, из медных, медно-никелевых и даже нержавеющих трубок разного диаметра изготовляли самопалы и пистолеты под боевые патроны, кислотой из тех же аккумуляторов вытравливали изображения на ножах, выточенных из каких-то стальных подпружиненных пластин. Валялись куски разного металла: профиль, лист, пруток, вполне себе пригодные для изготовления какой-нибудь продукции, или для вторичной переработки, но это просто вывозили и сваливали метрах в ста перед Женькиным домом.
Ещё на свалку периодически вывозили меловые формы для фарфоровых изделий и белую глину. Тут, кстати, я нашёл и здоровый кусок транспортёрной ленты, из которой вырезал первые штампы. Информацию о свалке я почерпнул из памяти Женьки, но его память была пассивна к богатствам, лежащим у его ног. Что имеешь, не хранишь, как говориться. Да, пацаны брали для себя нужное, но дальше насущных проблем не заглядывали. Я же, увидев свалку, «заболел золотой лихорадкой» и назвал её «моя прелесть». Во-первых я собрал весь свинец и натащил домой глины. Во вторых разрезал транспортёрную ленту на прямоугольные куски и сложил на балконе, уложив на бетонный пол (деревянного пола на балконе не было).
Резать было трудно, но я принимал трудности, как тренировку тела и духа. В третьих, собрал проволоку, предварительно освободив её от изоляции и складировал на том же балконе. Я несколько забежал вперёд, объявив процесс «собирательства» законченным. Нет, сейчас он только начался и не прекращался до того времени, пока это территорию не разравняли, не засыпали и не устроили на ней стадион. Но я, действительно забегаю вперёд.
До обыска в нашей квартире дело не дошло. Видимо, цыгане, с которыми свела меня судьба, действительно платили кому надо достаточно, чтобы их не трогали. Цыгане исчезли, мальчик на барахолке больше не появлялся, товар тоже, а значит, мальчик просто решил подзаработать летом на мороженое. То есть для органов я был понятен, прозрачен и чист, как стёклышко.
Вскоре барахолка вообще переехала далеко за город. А я с художественной печатью решил пока завязать. Деньги пока в семье были. Тратиться мы не стали. Я передумал «влатываться» в джинсу о чём Позднякову и заявил. Зато мы с матерью накупили мне трусов, рубашек, несколько брюк, свитерок, приличное драповое пальтецо, шапку. Она себе тоже купила тёплое пальто, платья и что-то ещё из вещей. Ходила она довольная и это для меня было самое главное.
Деньги так и хранились в моём диване, но «захоронку» я переделал, переместив карман под диван. Вторую кнопку я продал Славику, который получил деньги от Гутмана и добавил свои. Он, и был руководителем группы не потому, что лучше всех разбирался в музыке, а потому, что имел необходимую аппаратуру: усилители, акустические колонки, микрофоны, барабаны. Это было всё его. Поэтому, это он приглашал музыкантов с ним играть, то есть работать. И творческое начало было здесь очень даже на последнем месте.