"Фантастика 2024-30". Компиляция. Книги 1-25
Шрифт:
— Что это значит? — хрипло проговорил он. — Почему ты здесь?
— Чтобы освободить тебя, болван, зачем же ещё? — натужно хмыкнул Логанд, хотя было видно, что он очень рад тому, что разыскал друга.
— Но как?..
— Ты, как всегда, задаёшь слишком много вопросов, — неловко глядя куда-то вбок, бросил Логанд. — Какая тебе разница? Главное, что ты свободен! Отправляйся сейчас к Дырочке — я уже предупредил его, и он пакует вещи. Сегодня же вы сможете убраться отсюда. Погоди, ты ранен?.. — встревоженно воскликнул он, заметив кровь на штанине Линда.
— Немного зацепили бедро, — хмуро ответил тот. —
Линд говорил, не стесняясь, поскольку был уверен, что никто из северян его не поймёт.
— Жизнь заставит — и с Бауном-полукровкой [204] за один стол сядешь, — отмахнулся Логанд расхожей поговоркой. — Для тебя, дуралея, главное сейчас, что ты — свободен.
— Это же ты впустил дикарей в город через тайный ход? — процедил сквозь зубы Линд. — Что, даже отнекиваться не станешь? А ведь я это ещё прежде понял. У меня там времени навалом было, чтобы подумать, — резко мотнул он головой в сторону закрывшихся за ними ворот.
204
Баун, он же Баун-полукровка — император Тондрона, империи чёрных магов. Сын первого императора Тондрона — Драонна и смертной женщины, отчего и получил такое прозвище.
— А что же ты тогда, такой принципиальный, вышел, когда он тебя позвал? — не выдержав, бросил Брум.
Даже несмотря на всё то, что уже успело с ним случиться, сейчас Линд был действительно поражён. Чудо ещё, что он удержался на ногах. Он, всё ещё щурясь от яркого солнца, взглянул на бородатого парня, которого принял за келлийца, и ему хватило секунды, чтобы узнать в этой фигуре старого друга, хотя тот порядком изменился за это время.
— Брум?.. — оторопело произнёс Линд. — А ты здесь откуда?..
— Пришёл за тобой, — ядовито улыбнувшись, отвечал Бруматт. — Видишь, какой ты популярный сегодня — все тебя ищут!
— Ты… участвовал в походе северян?..
— А что в этом такого? — парировал Брум. — Тоже считаешь меня предателем, как и его? — он кивнул на Логанда, который, похоже, был совсем не против того, чтобы Линд переключился на кого-то другого. — Но я — не предатель, потому что никого не предавал. В отличие от тебя, кстати.
— Я тоже никого не предавал, — невольно сглотнул Линд. — Это была ошибка. Мы ведь были почти детьми, Брум…
— Пойдёмте отсюда, — неожиданно вмешался Шервард, заметивший, как недовольно глядят в их сторону охранники. — Ты нашёл всех, кого хотел?
— Будем считать, что да, — угрюмо кивнул Логанд. — Пошли.
— Погоди, — злобно произнёс Брум. — Может быть, наш непогрешимый Линд Ворлад не примет свободы из рук предателя? Может быть, он решит вернуться назад, к своим боевым товарищам?
Линд стоял, словно оплёванный, но, разумеется, он не сделал бы и шага обратно. Да, он ненавидел и презирал Логанда за то, что тот сотворил, но ведь отказ от его услуги уже ничего не изменит… Говоря по правде, три дня в душном тёмном помещении, набитом сотнями людей, могли сбить спесь с кого угодно. И потому, побледнев от злости и унижения, Линд зашагал, слегка хромая, в сторону своего дома.
— Так я и думал… — фыркнул Брум. — Такой
— Быть может, у вас есть другие дела? — обратился Логанд к Шерварду, видя, что его приятелю скоро и свобода станет не в радость. — Вы помогли мне, спасибо. Дальше мы сами.
Шервард молча взглянул на Бруматта. Сам он, как ни странно, не ощущал какой-то особенной ненависти к этому испуганному парнишке, хотя с тех пор, как ему стала известна тайна рождения Риззель, он, казалось, готов был собственноручно убить обидчика Динди. Но то, что он видел перед собой, не было достойно его ненависти — скорее уж жалости или презрения. Однако, он не мог уйти, не дав возможности Бруматту посчитаться за все обиды. Даже если он решит сейчас убить этого сопляка — Шервард слова не скажет. А если Логанд вздумает влезть между ними — тем хуже для него!
Брум тоже взглянул на Шерварда. Он понимал, что сила — за ним. Прямо здесь находятся трое северян, которые, разумеется, справятся с этим перебежчиком, если тот вздумает вступиться за Линда. Кроме того, у самого Брума на поясе висел кинжал, а северяне и вовсе могли похвастать вполне внушительным арсеналом. Если он всё же решит убить Линда — у того не будет ни единого шанса.
Брум поглядел на бывшего приятеля, безуспешно старавшегося сейчас напустить на себя хоть сколько-нибудь невозмутимый вид. И, к своему удовлетворению, легко прочёл страх в его лице — за годы дружбы он, разумеется, узнал Линда как облупленного и без труда видел то, что тот пытался спрятать.
Да, он ненавидел Линда. Он взлелеял, взрастил в себе эту ненависть. Хвала богам, он не превратил её в смысл жизни, хотя… Он ведь отправился в этот поход во многом именно из-за этой своей ненависти, которую в конце концов перенёс с этого столичного барчонка на саму Кидую.
— Помнишь, что я сказал тебе при нашей последней встрече?.. — не отвечая Логанду, Брум сразу обратился к Линду.
— Что убьёшь меня, если мы ещё увидимся… — прошептал тот.
— Эй! — уже всерьёз забеспокоился Логанд. — Никто никого убивать не будет! Враноок обещал мне его жизнь, и не в вашей власти её отнять!
— Никто никого убивать не будет, — повторил Брум, глядя прямо в глаза Линду. — Не потому, что так велел Враноок. Просто ты не стоишь того, чтобы я до конца своих дней мучился угрызениями совести. Ты, дружище, будешь наказан тем, что, имея такую удивительную дочь, никогда не сможешь ни подойти, ни заговорить с ней. И лучше бы тебе не пытаться даже увидеть её, потому что я всегда буду рядом, и уж тогда рука моя не дрогнет…
— Я тоже буду рядом, — вдруг произнёс Шервард. — Риззель будет теперь моя дочь. А ты для неё — никто. Запомни это хорошо. Если Бруматт не убьёт тебя тогда, то я убью точно. Поверь мне.
Линд стоял, потупив голову. Он не выдержал яростного взгляда бывшего друга. Он привык относиться к Бруму как к недалёкому увальню, который даже если и серчал иногда, то тут же отходил. В этом подтянутом, высоком бородатом воине не было и грана от того Брума. Он был похож, и одновременно — совершенно не похож на него. И Линд ясно понимал, что в случае чего он исполнит свою угрозу. В этот момент он боялся Брума даже больше, чем этого странного северянина, который почему-то называл Риззель своей дочерью и говорил на имперском.