"Фантастика 2024-76". Компиляция. Книги 1-26
Шрифт:
«Сверни куда-нибудь, сверни, сверни, вернись, уйди, передумай, проваливай отсюда к бабаю якорному, проваливай, проваливай, проваливай…» — умоляла про себя Сенька не видимого из ее засады хранителя дворцового покоя, но без толку.
Свет, снова задержавшись ненадолго над желтыми коробками слева, через минуту стронулся с места и поплыл к ним.
— Быстрее, ты, чудодей, быстрее!!!.. — прошипела она снова, но лишь исступленное пошлепывание камней было ей в этот раз ответом.
А факел в это время обогнул остров из бочонков с соленьями,
— Ах, вот ты… — только и успел сказать он, как из темноты прыгнуло ему на грудь нечто разъяренное, повалило на пол, выбив факел из рук, приставило к голу нож… и замерло.
— К-кабуча… — скривившись болезненно, словно поранившись о собственное оружие, простонала Сенька. — Обязательно это должен был быть ты…
Желто-оранжевый неровный свет озарил ее страдальчески исказившееся лицо…
— О прекрасная пэри, острота чьих слов может соперничать лишь с остротой ее кинжалов… — расплылся в умильной улыбке Селим Охотник.
— Если пикнешь громко — прирежу, — скроив зверскую мину, пообещала царевна, с тоской душевной сознавая, что убить этого болтливого, добродушного служаку, приветствовавшего их первым на сторожевой башне, а теперь еще и назвавшего ее прекрасной кем-то там, не сможет никогда.
— Молчу, молчу, о чудесная волшебница очей и стали, что искусно пришла на помощь старому солдату в миг нужды!.. — пылко поспешил ее заверить Селим, мечтательно завел глаза под лоб, и страстно прошептал:
О, прекрасная пэри, чей воинственен вид, Ты горька, как полынь, и сладка, как набид! Если слово твоё, словно молния, ранит, То поступок, как чаша бальзама, целит!Щеки Сеньки, впервые в своей богатой на сюрпризы и новые впечатления жизни получившей сходу такой замысловатый, да еще и поэтический комплимент, зарделись, но полностью отдаться блаженству заслуженной благодарности мешал один нудящий и зудящий на грани понимания момент.
— А причем тут… этот?.. Набит? Напит? Карбид? — одолело любопытство, и царевна нехотя признала свое культурологическое бескультурье.
— Набид, наш любимый напиток, — охотно пустился в пояснения стражник, — Вообще-то, он делается из фиников и изюма. Но я люблю, когда моя жена добавляет туда еще и инжир и курагу…
— Компот! — обрадовалась пониманию Серафима.
— Для взрослых, — со сладкой улыбкой согласился и подмигнул лукаво Селим.
— А, брага! — довольно ухмыльнулась Сенька. — Так бы сразу и говорил!
— «Брага» здесь не в рифму, о возвышенная пэри моих очей, — виновато заморгал сулейманин, и тут же физиономия его приобрела вид грустный и огорченный. — Но если тебе не пришелся по вкусу незрелый плод моих тщетных усилий…
— Нет, что ты, он очень… — Сенька смущенно
— О, слова твои — шербет для моей жажды! — отлегло от сердца Охотника, и он снова заулыбался. — И как же я безгранично рад, что после того, что случилось ночью, ты жива и здорова! А подруга твоя, небесная гурия с лицом, лишающим мужчину разума, покоя и сна?..
— Там, где-то рядом с Абуджалилем, — мотнула в сторону головой царевна, и тут же замерла. — А… остальные наши? Ты что-нибудь знаешь про…
— О, да, конечно, дивная пэри! Все они спаслись благополучно на ковре-самолете, равного которому не знала еще не только просвещенная Сулеймания, но и весь Белый Свет!
— Все четверо? — напряженно подалась вперед Сенька, боясь поверить желанной новости.
Селим наморщил лоб, словно припоминая полузабытые мелкие подробности, и уверенно кивнул, чуть не покончив жизнь самоубийством (Хорошо, что Сенька успела вовремя отдернуть нож):
— Да, все. Двое были без сознания, а двое — живы и здоровы, и боролись до последнего. Один, который утром был с рогами, здоровый, как ифрит, все время кричал, чтобы ковер… его ведь зовут Масдай, да?.. вернулся за вами, но…
— Боролись? — едва успокоившись, Серафима снова встревоженно свела брови. — С кем?
К ее удивлению, такой простой вопрос вызвал у старого Селима тяжелый ступор.
— Я… я… я… не знаю… не могу сказать… — сбивчиво забормотал он и отвел неловко глаза. — Я… не понял…
— Что? — яростно вцепилась царевна в обшитую стальными пластинами кожаную рубаху стражника. — Что ты не понял? Что не знаешь?
— Я… не могу сказать…
Лицо Охотника стало потерянным и несчастным.
— Не скажу… не могу… Не могу, о дивная пэри, даже рискуя навлечь на свою бессчастную голову громы и молнии твоего справедливого гнева — не могу!
— Но почему? Почему?!..
С того конца подземелья, где оставался стоять, подобно языческому истуканчику, сотник Хабибулла, внезапно раздался топот подкованных сапог, спускающихся сверху по лестнице, звон алебард и кольчуг, голоса — негромко, но быстро что-то выговаривающие, и почти сразу же за этим — протяжный крик знакомого противного голоса:
— Сели-и-и-им!!!
Стражник застыл.
— Селим, сюда иди срочно! Его превосходительство караул-баши желает тебя видеть незамедлительно, старый болван!
— Молчи! — прошипела ему на ухо Серафима, нож снова наготове, но Охотника не надо было ни уговаривать, ни даже дополнительно запугивать.
Даже при скудном рваном свете коптящего на полу факела царевна заметила, как налилось смертельной бледностью смуглое до черноты лицо сулейманина и расширились испуганно и жалобно карие глаза.
— Что с тобой? — встревожилась Эссельте.
— Я пропал… я погиб… я покойник… — обреченно выдавил Селим вместо пояснения.
— А еще что? — поборола чувство дежа-вю и терпеливо уточнила Сенька.