"Фантастика 2024-76". Компиляция. Книги 1-26
Шрифт:
— И куда тебе сейчас по пути? — уныло спросил гвентянин.
— Знаю я тут одно тихое славное местечко…
И ковер, не вдаваясь в подробности — не в последнюю очередь потому, что понимал, что пока его пассажирам не до них и даже не до него, направился туда, куда обещал.
Олаф же опустился на колени и тревожно склонился над неподвижными товарищами, при свете кособокой апатичной луны то ощупывая одного, то осматривая другого, то растерянно кусая губы, кряхтя и пожимая плечами, потому что курс молодого бойца Отрягии никакой скорой помощи на поле боя, кроме умения быстро отрубить укушенную ядовитым морским выползнем конечность,
А в это время над крышами, переулками, площадями и двориками безмятежно спящего Шатт-аль-Шейха вместе со стремительным, одобрительно похмыкивающим в такт Масдаем неслась гневная Кирианова декламация:
Еще не видел Белый Свет Такого наглого бесчинства! Наказан должен быть Ахмет, Поправший долг гостеприимства! Ничтожный, жалкий лицемер! Сын вероломства и обмана! Вот комплекс неотложных мер По наказанию тирана: Казнить, повесить, сжечь мерзавца! Четвертовать! Колесовать! А если будет огрызаться, По вые толстой надавать. Отрезать уши! Дать сто палок По мягким и другим местам! Навечно занести в каталог Негодных для туризма стран! Сослать в Чупецк, лишить наложниц, В законных жен их превратить! И с помощью садовых ножниц, Мужского естества лишить!..Когда по полу гостевого дворца пошла первая дрожь, девушки еще не спали.
Навалившись спинами на высоко взбитые подушки, лежали они, укрывшись одним покрывалом, и разговаривали.
Говорили недавние соперницы, а теперь боевые подруги, про многое: про любимых мужчин, про родителей и друзей, про детство и юность, про свои страны, далекие, невообразимые и экзотические в глазах друг друга, про путешествия, приключения, про придворный этикет и его нелепые ограничения, про стихи, поэтов, и про то, как славно было бы, если бы принцессам позволялось изучать медицину…
Как и Иванушка, Сенька и Эссельте поначалу подумали, что колебание земли им почудилось, или кто-то где-то невдалеке разгружал с возов или верблюдов каравана что-то очень тяжелое…
И, как и Иванушку, второй толчок — неожиданно мощный и резкий — застал их врасплох.
С хрупнувшего опорами потолка посыпались на их головы и подпрыгнувшую нервной лошадью кровать куски штукатурки и лепнины, и обе особы царской крови после секундного замешательства соскочили на пол и бросились к двери — спасаться самим и спасать других.
Дверь была заперта снаружи.
Несколько раз сыплющая отборными проклятьями царевна наскакивала с разбегу плечом на оказавшуюся неожиданно такой несговорчивой дверь, но без толку.
Четвертый ее разгон был прерван в самом начале удачной мыслью вернуться к их ложу, ухватить павший под люстрой прикроватный столик и использовать его в роли тарана. Но пока Серафима, поминая своим
И поперек дверного проема, туда, где царевна с шедевром сулейманского краснодеревщика в обнимку предстала бы через пару мгновений, с невыносимым грохотом обрушились две колонны и бОльшая часть потолка.
Так оказалась спасенной сенькина жизнь, но намертво заблокирована единственная дверь.
Что, по здравому рассуждению, делало теперешнее спасение сенькиной жизни явлением крайне временным и еще более крайне бессмысленным.
Из состояния огорошенного ступора Серафиму вывела трясущаяся от ужаса Эссельте: оба окна забраны частыми коваными решетками, ни снять, ни выдернуть которые она не смогла, да еще это землетрясение, да камни на голову и плечи, да руки трясутся не хуже любой земли…
— Не волнуйся. Сейчас потолок и стены обвалятся окончательно, — с истеричной жизнерадостностью предположила в ответ царевна, — и мы сможем спокойно через них перешагнуть и выбраться наружу.
Удариться в такой же истеричный смех сквозь исступленные рыдания принцессе не позволил лишь новый толчок, расколовший пол у нее под ногами, и вместо нервного хихиканья у ней успел вырваться лишь короткий взвизг.
Белые тонкие пальцы ее чудом вцепились в рваный край повисшего над расселиной ковра и крик резко оборвался, перейдя в неровные всхлипы и умоляющие междометия.
Спасая подругу перед лицом неизвестной опасности, чтобы вернуть ее в опасность известную, Сенька отшвырнула стол, бросилась на живот, схватила Эссельте за руку, дернула что было сил…
И сама загремела вниз головой в разверзшийся проем, подтолкнутая очередной конвульсией взбеленившейся земли.
В следующий момент поглотившая их трещина была намертво закрыта сверху огромным фрагментом купола, с грохотом обрушившегося на усеянный осколками и обломками былой роскоши пол.
А летящие куда-то под откос чего-то девушки прокатились кубарем еще несколько десятков метров, пересчитывая по пути руками, ногами, ребрами и головами все ступеньки, зазевавшихся крыс и провалившиеся сверху фрагменты покойных покоев и остановились в полной темноте и тотальной дезориентации, только налетев на резко изменившую направление стену.
К этому времени толчки прекратились так же внезапно, как и начались, земля утихомирилась, и можно было с чувством, с толком и с расстановкой сесть, разобрать, где чьи конечности, синяки и шишки, и начать по-настоящему беспокоиться о своих спутниках и себе.
— Как ты думаешь, они успели спастись?.. — с замиранием сердца и дрожью в голосе тихо спросила царевну Эссельте.
— Д-должны… — угрюмо выдавила та, хотела сказать еще что-то, но на этом голос сорвался, и она до крови прикусила губу.
«Ваня, Ваня, Ваня, Ваня, Ваня…» — дернулась и запульсировала болью рана, и ледяная пелена, откуда ни возьмись, предательски развернулась из области желудка, липким саваном опутала все внутренности, сковала могильным холодом руки и ноги и хмельным поминальным вином бросилась в голову.
— Ваня, Ваня, Ваня, Ваня, Ваня… — как в бреду, в такт боли — не в прокушенной губе, в душе — зашептала Сенька, жестоко давя зарождающиеся в горле спазмы рыданий и стискивая кулаки так, что ногти впивались в покрытые грязью и мраморной пылью ладони. — Ваня…