"Фантастика 2024-94". Компиляция. Книги 1-26
Шрифт:
Помню, тогда мой рассудок, ослабленный портвейном, начал давать сбои. Меня начал мучить вопрос – что же получается, все мои выводы о причинах отречения Николая II неверны? И все мои потуги снять депрессию у императора (о ней мне говорила Наталья) это чушь собачья. Вон знает же Николай II, что его приемный сын копает под императора, и ничего, никакой трагедии в этом не видит. Тогда я решил обострить эту тему, заявив:
– В столице ходят слухи, что эта «великокняжеская фронда» решила убить Григория Распутина.
Николай II тут же ответил:
– Да чушь это! Точно такая же чушь, как слух о том, что в спальне у царицы стоит телефон для прямой связи с немецким императором Вильгельмом. К тому же святой старец – провидец и не допустит, чтобы его убили.
– Чушь не чушь, но народ сейчас
– Да какого рожна Англии нужна смерть Распутина? Что, разве он занимает какой-нибудь государственный пост? Божий человек, он и есть Божий человек!
– Не скажи! Влиянием он пользуется громадным, и прежде всего на твою супругу Александру Федоровну. Григорий Распутин стал флагом противников продолжения войны. Вот Англия и боится, что Распутин уговорит тебя на заключение сепаратного мира с Германией.
– Если, как ты говоришь, в устранении Распутина заинтересована Англия, то кто помешает агентам МИ-6 устроить это преступление здесь, в Могилеве? Англичан при ставке полно и наверняка кто-нибудь из них является агентом британской разведки. Нет, Григорий ценен для меня именно в Петрограде, чтобы он легко мог добраться до Царского Села. Только святой старец в состоянии снять болевые приступы у цесаревича Алексея, моего сына. Конечно, лечащий врач наследника Федоров очень хорош, но когда происходит обострение, только Распутин снимает боли и благотворно действует на Алексея.
Мне стало ясно, что разговор на эту тему может повредить доверительному отношению ко мне Николая II. Но отменять сложившийся в голове план по спасению Распутина я не хотел, поэтому решил воздействовать на императора другим методом. А именно начал рассказывать об очень неспокойной обстановке в столице. Об озлобленности как рабочих, получающих практически ту же зарплату, что и до войны, хотя цены на продукты возросли практически на треть, так и размещенных в Петрограде солдат. Бытовые условия их проживания были ужасны – 160 тысяч солдат жили в казармах, рассчитанных на 20 тысяч. Хватало и обиженных жизнью интеллигентов. И всю эту массу недовольных подзуживали враги империи. А в их среде Распутин считался приближенным к императору, и провокаторы могут натравить на него, например, разложившихся солдат. Перед толпой вооруженных и озверевших от скотской жизни солдат даже святой старец будет бессилен.
Моя речь оказала на Николая II некоторое воздействие, он задумался и, наверное, почти через минуту ответил:
– По-любому, в ближайшее время я не могу убрать Распутина из Петрограда. Один лечащий врач Федоров не справится с обострившейся у Алексея болезнью. Вот когда наследнику станет легче, я и приглашу святого старца сюда, в Могилев. Кстати, он сам уже намекал, что хочет посетить ставку, чтобы изгнать оттуда дьявола поражения.
После этих слов император усмехнулся и добавил:
– Что касается интеллигенции, то я испытываю стойкое предубеждение против этих болтунов, нужно приказать Академии наук вычеркнуть это «паршивое» слово из русского языка.
После своеобразной шутки императора в памяти остался только момент прощания с Николаем II. Когда он обнял меня, а затем, отстранив, произнес:
– Ну, Миша, с Богом! Очень многое сейчас зависит от того, сможет ли Юго-Западный фронт успешно отбить контратаки противника. Если мы будем успешно действовать, то это воодушевит итальянцев и румын и заставит задуматься как Турцию, так и Болгарию – стоит ли им воевать с Россией.
Этот эпизод был последний, который я хоть как-то помнил. После него в голове мелькали несвязанные между собой картинки. Вроде кем-то командовал, ругался, с большими трудностями забирался в вагон, материл Первухина, который стаскивал с меня сапоги. Одним словом, вел себя безобразно.
Когда я навел в голове относительный порядок, дверь в купе повторно открылась,
– Дима, подожди!
Денщик тут же послушно остановился и уставился на меня. В его глазах явно читался вопрос: чего изволите, государь? Для любого человека XXI века такое подобострастие было бы удивительно, по крайней мере, я к такому поведению стоящих ниже рангом людей привыкал достаточно долго. Но, в конце концов, смирился с этим и уже считал это само собой разумеющимся. Вот и в этот раз просто отметил в голове этот факт и, уже ничуть не смущаясь, начал расспрашивать Первухина, что же происходило после того, как я вышел от императора. На секунду задумавшись, тот ответил:
– Вы вышли после посещения императора с генералом, который вас поддерживал, скомандовали занимать места в какой-то «антилопе гну» и двигать грузить ее обратно на платформу. После чего сели в автомобиль генерала и уехали. Мы долго думали и спорили, что же это такое «антилопа гну». Потом господин прапорщик, догадался, что «антилопа гну» это «Форд», и мы, забравшись туда, поехали к нашим вагонам. Только начали грузить «Форд» на платформу, как подъехал генеральский автомобиль, оттуда вышли вы и начали ругаться за нашу нерасторопность. Сначала ругались понятными словами, а потом по-благородному, назвали всех «чмошниками и лузерами». Затем прибыл бронепоезд, который привез давешнего генерала, вы с ним о чем-то побеседовали, а потом тоже по-благородному попрощались – махнули рукой и крикнули «пока», после чего он сел в автомобиль и уехал. Вы дождались, когда наши вагоны прицепили к бронепоезду, а потом приказали мне проводить ваше высокоблагородие в купе. Уже здесь, когда я снял с вас сапоги, велели будить великого князя, только когда будем подъезжать к Бердичеву. Я доложил о вашем приказании их благородию, господину прапорщику, но из всей спецгруппы никто не знал, где находится этот Бердичев. Вот когда на семафоре мы остановились, он направился на бронепоезд, чтобы не пропустить момента, когда мы будем приближаться к этому Бердичеву.
Рассказав это, Первухин замолчал, ожидая реакции государя на свои слова, при этом нервно теребя полу своей гимнастерки. А я, внутренне матеря себя, думал, что вот опять вылез наружу Мишка из XXI века. При этом все тараканы в моей голове вылезли из своих щелей и аплодировали стоя на все мои тупые действия и слова. Если прямо сказать, хотелось громко выругать себя матом. Чтобы не сорваться, я выпроводил денщика из купе и только потом дал себе волю. Но, правда, матерился шепотом.
Успокоил меня стакан чая. Когда его выпил, в голове начали копошиться хоть какие-то мысли с зачатками логики. Вся мыслительная деятельность сосредоточилась на реконструкции вчерашних ночных действий и дум великого князя. Восстановление воспоминаний о вчерашней ночи строилось на факте, что я куда-то еду, и на рассказе денщика. Первухин упомянул Бердичев, а в этом городе дислоцировался штаб Юго-Западного фронта. Значит, с императором я договорился, что мне нужно явиться туда. Сразу же вспомнился приказ, который подписал Николай II, о передислокации сводного полка 2-го кавалерийского корпуса в Петроград. Мне нужно было вручить его командующему Юго-Западного фронта генералу Брусилову лично в руки. И дать ему пояснение, почему ставка в такое напряженное время изымает у него целый полк. Чтобы проверить истинность этого воспоминания, я взял портфель, так и оставленный мной после вчерашнего у стола. Там действительно, в бумажной папке, лежал приказ, подписанный Николаем II. Я задумался, и не над тем, что происходило ночью, а над тем, каким образом я буду обосновывать приказ, ослабляющий 2-й кавалерийский корпус. Ничего умного в голову не приходило. Тогда мне пришло в голову ничего не обосновывать, а заявить, что взамен сводного полка ставка усиливает Юго-Западный фронт мощнейшим шестиорудийным бронепоездом. Возглас внутреннего голоса, что это же плановое усиление фронта, я проигнорировал. Может быть, это и плановая акция, и Брусилов знал об этом заранее, но он же не ведает мыслей императора. Может быть, тот и хотел, усилив Юго-Западный фронт бронепоездом, изъять у него кавалерийский полк.