"Фантастика 2025-116". Компиляция. Книги 1-27
Шрифт:
— Вылазий! — категорично заявил один из них.
Трижды повторять мне не надо. Похромал по пояс в воде к трем любопытным.
— Ты с электрички? Или местный?
— С электрички — ответил я.
— Сильно тебя помяло. Сутки тут сидишь в болоте? Реально водяной!
Вопросы видимо в моих ответах не нуждались. Спрашивал меня один пожилой мужчина с круглым не выбритым лицом. На голове сильные залысины и проплешина. Не мытый какой-то… Вообще вид все трое производили крайне неопрятный. Словно они сидели рядом со мной в соседнем колодце. Второй, видимо татарин, примерно тридцати лет с золотыми зубами
— Бабы были у вас в поезде? Молодые? — Гы — гы — гы…
— Ты здесь один, чухан?
— Много руберов потопил? — Гы — гы — гы…
— А без майки чего? Стриптиз танцуешь тут?
— Куда ехал то?
— Пол литру с собой не тащил? Гы-гы…
Мне этот допрос приелся. Но автомат у одного из мужчин за спиной не располагал к хамливой беседе. Да и какой из меня хам сейчас? Прошло мое время таких как они на место ставить.
Татарин, нагнувшись и пытаясь заглянуть мне в лицо спросил:
— Голова болит, да? Гы — гы — гы…
И обращаясь к приятелю с автоматом, заявил тому: «Дай ему живчика».
— С хера ли я?
— Ты ж ему крестный. Гы — гы — гы…
— Я?
— Ну да. Гы — гы — гы… Ты ж его «водяным» нарек. Гы — гы — гы — гы…
Последняя, не совсем понятная для меня острота вызвала просто истерический смех у татарина и тощего.
Плешивый, явно смущаясь, суетливо замялся на месте. Заматерился и даже покраснел под градом насмешек. Видно, было, что он смущен и растерян.
Я не помню, кто из них протянул мне наполовину наполненную пластиковую полутора литровую баклажку, с мутной жидкостью.
— Выплюнешь-прибью. Добавил он.
Открутив грязную, заляпанную пальцами пробку я вдохнул аромат напитка. Ствол автомата, направленный мне в голову, убедил меня сделать глоток пахнущей не стиранными носками отравы. Вкус оказался такой же, как и запах. Напоминал теплые нагретые на солнце сопли и слюни туберкулезника с гнилыми зубами.
Наблюдая за выражением моего лица, троица просто поломалась вдоль и попрёк от ржания.
Стоя перед ржущими мужиками, полуголый, в одних мокрых брюках, в одном кроссовке и с баклажкой в руке я не чувствовал себя победителем мира.
— Ладно… — отдышавшись от смеха, сказал плешивый, — Берем его с собой.
— Да нах…он нам нужен?
— Прибить его здесь предлагаешь?
— Да че прибивать то? Оставить его тут и все. Смотри на него. Он же поломанный весь — татарин не унимался.
Плешивый, как я понял, просто пошел на принцип. Не хотел включать заднюю перед золотозубым. Мнил себя главарем «банды».
— Я сказал с нами пойдет, и все тут.
— Ой ой ой… — ехидно прокудахтал татарин.
Тощего, казалось вообще ничего не интересовало. Его внешний вид говорил о том, что он тут вообще яко бы случайно. И вообще
Троица пошла вереди меня. Я, как телок на привязи ковылял за ними. Тощий в самом начале пути отошел от компании и подшагнув ко мне полушепотом спросил, так что б не услышали приятели:
— А точно ты здесь один? Бабы нет?
Те двое все услышали. Ржание стало просто диким. Тощий аж подпрыгнул к ним:
— Да тише вы… сейчас всю нечисть соберете.
Те двое, не унимались. Раздосадованный, что стал объектом насмешек, подпрыгнул ко мне, замахнулся рукой для удара с целью выместить на мне свою досаду за услышанный компанией вопрос. Лицо его мгновенно преобразилось, из меланхоличного типа он мгновенно стал агрессивным тварью с перекошенным лицом и бешенными глазами. Лицо тощее, с проваленными в череп глазами наркомана со стажем. Но глядя на меня, полудохлого, остановил замах. Видимо постеснялся. От него я получил только леща по затылку, который, впрочем, чуть не сбил меня с ног. Вырвал у меня из рук бутылку с вонючей жидкостью, из другой руки открученную пробку, которую я просто держал в расплющенных и сбитых чугунной крышкой люка пальцах. Отскочил от меня к напарникам и зашипел на них:
— Да тише вы…
Так это он там что, дюймовочку в траве искал?
Те не могли уняться. Идя передо мной, подкалывали все время тощего, друг друга, меня, с трудом бредущего вслед за ними. Шутки были злые, не смешные, обидные. Впрочем, эти по-другому и не могут.
Я шел вслед за ними по полю, стараясь не наступить босой ногой на засохшую ветку, колючку и прочую радость для голой ноги горожанина, и ничего не понимал. Кто эти люди? Куда я с ними иду? Зачем? Явно о сложившейся ситуации они знали видимо больше меня. Куда ни будь да выведут.
Вот, что было одновременно предметом и гордости, и крайнего моего недовольства, так это тонкое парфюмерное обоняние. Еще не подозревая, какое важное значение в жизни человека имеют запахи, я с самого детства, не ведая того, играл в Жан-Батист Гренуя. Первое воспоминание о проблемах, которые доставлял мне мой нос, могу сам себе напомнить, когда я был в детском лагере при средней школе. С самого утра мы, десятилетки уныло брели в здание опостылевшей школы, где вынуждены были лицезреть рожи одноклассников и выслушивать замечания о своем безобразном поведении от не менее любимых учителей. В течении светового дня я не помню уже точно, чем мы все там занимались, видимо чем-то очень важным и до неприличия интересным, чем еще можно было заниматься в советской школе. Вечером нас всех отпускали по домам к нашими ненаглядным родителям. Но, после полезного и диетического, легкоусвояемого обеда, нас всех ждал тихий час, в классном кабинете на раскладушках.
Я, как и положено десятилетнему оболтусу, в середине дня не спал, а занимался тем, что доставал всех окружающих своими рассказами и баснями. Врать я был великий мастер с самого детства. Сочинял на ходу, иногда сам себя удивляя, эко меня занесло то…
На соседней раскладушке разместилось тело какого-то увальня, туповатого и заторможенного. Я проучился с ним в одном классе многие годы, но его имени и лица я вспомнить не могу. Помню только его запах изо рта. Вонь пропавших щей с кислой капустой.