"Фантастика 2025-51". Компиляция. Книги 1-26
Шрифт:
Когда её тело заняло обширную площадь в тусклом углу, я не отрывал глаз. Продолжал смотреть, с любопытством наблюдал, как она разворачивалась к нам лицом. Как придерживала ковшик, но трясущиеся руки всё равно расплескали добрую часть воды. Смотрел, как она раздвинула ноги. Её левая рука потянулась к паху. Пальцы с широкими золотыми кольцами скользнули в седой куст волос и поползли вниз. Лицо её медленно растягивалось в улыбке, но тяжелые щёки упорно оттягивали уголки губ к подбородку. Я тогда подумал, что она собралась вымывать себя голой ладонью… Что она выльет на себя воду и разотрёт по коже толстый слой липкого пота, стряхнёт
Но я ошибся.
— Воры, — вопила она, — ничего оставить нельзя без присмотра!
Её лицо вдруг сморщилось, язык заскользил по губам. Она даже закатила глаза и чуть не выронила ковшик. Колени разъехались ещё шире. Бесформенное тело изогнулась. Я видел в старых книгах картинки с цирковых преставлений уродцев и мечтал побывать на одном. Сегодня моя мечта сбылась. Выступление оказалось коротеньким, но впечатление оставило на всю жизнь. Ничего отвратнее я еще не видал. Прошло каких-то пару минут, как наступила кульминация представления. Ладонь старушки что-то нащупала между ног. Пальцы крепко ухватили что-то. Я не мог разглядеть, было темно. Но мне повезло, если это можно считать везеньем. Скрюченная старушка подалась вперёд, встав в широкую полоску света от солнечного света, бьющего в окно на цокольном этаже.
Медленно, но мы с матерью приближались к долгожданному ковшику, и с каждым шагом я был всё ближе и ближе к старухе. Меня совсем не отвлекали голые тела в очереди, постоянные замечания матери о вещах, что я держал в руках. Меня ни что не могло отвлечь, когда я сумел разглядеть в зажатых пальцах старухи что-то похожее на целлофан. Она схватилась за этот кусочек целлофана, свёрнутый в узелок, и потянула вниз. Она пыхтела, кряхтела, то присаживалась, то тут же выпрямлялась, словно хотела вытряхнуть из себя что-то. Из ковшика на ковёр разливалась вода. Старушка моргнула и вдруг застыла. Её рука уверенно пошла вниз, вытягивая целлофан из тела. Только когда она громко выдохнула, только когда её трясущиеся ноги выпрямились, а в повисшей от бессилия вдоль тела руке я увидел непонятный свёрток — сомнения на тот счёт, что она будет мыться без мыла, рассеялись. И как оказалось, свёрток не был никаким целлофаном. В руке она сжимала презерватив, внутри которого хранился толстый тюбик с шампунем.
Когда её дряблая кожа была чиста от всей грязи и засохшего пот, она упаковала обратно свой тюбик в презерватив, обильно смазала его своей слюной и грубо запихнула своё добро глубоко в свою пихту.
Мой мозг пытался стереть эти жуткие воспоминания. Усиленно вырывал страницы этого дня из моей книги детства. Чёрным маркером замазывал строки той ужасной и отвратительной сцены, внёсшей непоправимый отпечаток отвращения на образ старой женщины в углу подвала, по стенам которого стекали огромные капли конденсата.
Возможно, я бы никогда и не вспомнил этот ужасный день из моего детства, если бы не обжигающее содержимое кишок той женщины, в рот которой я залез. Хочешь не хочешь, а когда твоё тело обжигает, словно его поливают кипятком, мозг ради утоления боли выжмет из себя весь тот ужас, что в состоянии хоть как-то тебя отвлечь от нестерпимых мук сжигаемой плоти.
Я вспомнил седой лобок.
Презерватив, внутри которого прятался тюбик с шампунем.
Я проигрывал кривую ухмылку той бабки, когда она запихивала в себя обратно свои драгоценные запасы намешанной
Проигрывал и проигрывал.
Проигрывал до тех пор, пока боль не утихла. Когда зуд утих от холодного прикосновения, я ощутил всем телом окружающую меня густую массу. Кровь. Кишки этой женщины были залиты кровью. В этой среде я оказался лишним. Я был той самой занозой, которую с жадностью принялись пожирать лейкоциты. Эти белые кровяные тельца накинулись на моё тельце как стая голодных крыс на кусок свежего мяса. И принялись меня беспощадно рвать.
Глава 16
Чувство невыносимого отвращения вывернуло меня в канат.
Природу наших скользких тел в этом загадочном мире нам еще только предстоит узнать, но уже сейчас было ясно, что Дрюня сказал правду: отвращение забирает.
Только поистине истерзанной душе тяжкими муками даровалась великая сила.
Каждая пора на моей осклизлой коже брызнула густой липкой смесью. И я словно очутился в уютном коконе. Защитный механизм спас меня. Но я ни на секунду не ощутил и толика сознания той самой женщины, что валялась на липком полу пещеры.
Когда я победил окружающую среду, всё вокруг начало остывать. То, что ранее мне казалось мягким одеялом, окутавшим меня со всех сторон, вдруг начало твердеть. Меня словно засыпало песком. С каждой секундой моё продолговатое тело сжимало со всех сторон всё сильнее и сильнее. Меня как будто хоронили заживо, кинули голым в свежевырытую могилу и засыпали мокрой землёй.
Я бы хотел протянуть руку, позвать на помощь… но я не могу… да и нечем!
Смериться со своей смертью было легко. Пришло осознание, что моя жизнь ничего не стоит. Она бесценно обесценена. Меня снова терзают мысли о Инге. В смерти невинного создания виноват лишь я. И никто другой. Моё раскаяние никто не услышит. Грехи утопят меня в бурой реке совести.
Меня вдруг сжало с новой силой…
Еще чуть-чуть — и глаза вылезут из орбит, оба хвостика лопнут, выдавив из тела всё говно.
Началась болтанка, после чего я услышал голос, льющийся откуда с небес.
— Червяк! Потерпи, сейчас вытащу тебя. Если будет больно — кричи! Не сдерживай себя. У меня на руках метра четыре кишок, рвать поздно — слишком крепкие. Буду рубить.
Мы не управляем нашей жизнью, но в силах повлиять на чужую.
Глухой удар. Меня тряхануло так, как если бы рядом обрушалась на асфальт чугунная ванна, выброшенная из окна девятиэтажки.
Очередной глухой удар… и боль…
— Червяк! Не переживай, отрубил пару сантиметров. Для нас это не смертельно — отрастёт! — и громко засмеялся. — Потерпи, сейчас вытащу.
Окружающее давление резко поползло вниз. Меня словно выпустили из медвежьих объятий. Кожа ощутила сухой воздух пещеры. Вспышки жара. Затем грубое прикосновение. Не хватало увесистого шлепка по жопе, после которого я бы сделал первый вдох и зарыдал как новорожденное дитя.
— А теперь, Червяк, пора домой. Держите девчонку! — кричал Дрюня. — Полегче с ней! Чтобы ни одной царапинки не ней не появилось! Так, открой ротик, крошка… как не хочешь? А у тебя есть силы сопротивляться? Ну вот видишь. И губки у тебя сухие, а вот кожа вся взмокла. Не сопротивляйся, сделаешь только хуже… Ну же, давай… Твоё мычание сделает хуже только тебе! Не хочешь по-хорошему? Ну смотри, упёртая стерва! Откройте ей рот! А теперь глотай! ГЛОТАЙ!