"Фантастика 2025-58". Компиляция. Книги 1-21
Шрифт:
— Папа, эй!
Павел Григорьевич очнулся от поглотивших его невесёлых мыслей.
Проснувшаяся Ника, усевшись поудобнее на диване, заправляла в хвост выбившуюся прядь.
— Проснулась?
— Ага, поспишь тут, когда ты стоишь у дверей и вздыхаешь, — притворно нахмурилась дочь.
Павел прошёл наконец в комнату, присел на диван рядом с Никой, наклонился, подобрал с пола упавшую книгу, уже забыв, что хотел отругать дочь за небрежность.
— Что читаем? «Преступление и наказание»… а-а-а, очень своевременное чтение.
— Да ну тебя! — Ника выдернула книгу из рук отца. — Вечно твои шуточки. Вчера бы лучше
— Вчера мне было не до шуток, — серьёзно сказал Павел.
Вчера ему действительно было не до шуток. Узнав о том, что его дочь и ещё шестеро придурков отправились покорять границы неизведанного в открытом море, он практически сошёл с ума. И прибежав домой, белый от страха и ярости, орал так, как не орал никогда в жизни. Сейчас ему самому было стыдно за все сказанные в запальчивости слова, но в тот момент его охватил такой дикий первобытно-звериный страх за дочь, что Павел потерял голову.
— Ну прости, рыжик, — Павел притянул дочь к себе.
— Ладно, — Ника ласково прижалась к отцу. — А ты где был?
— Да где я только не был. На ковёр меня вызывали. По вашу, между прочим, душу, барышня, вызывали.
— Кто? — заулыбалась Ника.
— Начальник.
— Какой ещё начальник?
— Толстый и красивый.
Отец и дочь разом расхохотались. В толстых и красивых у них значился только один человек.
— Ну и что тебе дядя Боря сказал? — отсмеявшись, спросила Ника.
— Ну как что? — Павел постарался придать своему лицу серьёзное выражение. — Сказал, пошлёт вас всех турнепс полоть. Говорит, небывалый урожай турнепса нынче уродился, людей не хватает, а тут — ба! — свеженькие нарушители дисциплины…
— Папка! — Ника притворно оттолкнула отца. — Я ведь тебе почти поверила. Ой!
Ника вскочила.
— Ты не представляешь! Змея вчера Сашку так песочила, так песочила…
— Ника, я же просил тебя не называть так Зою Ивановну…
— Вот ещё! — фыркнула дочь. — Как её ещё-то называть? Змея, она Змея и есть.
В глубине души Павел был солидарен с Никой. Змея, то есть Зоя Ивановна учила ещё и его, и Борьку, и Анну. Их неразлучная троица лютой ненавистью ненавидела свою наставницу, любительницу подковёрных интриг и изощрённых доносов, а честная и принципиальная Анна так и вообще просто бесилась от одного постного вида Змеи и стянутых в куриную гузку губ. Именно Анна первой стала называть её змеёй. «Знаете, как имя Зоя расшифровывается? — спрашивала она у него и у Борьки, когда они в очередной раз, оставшись после уроков, драили класс. — Змея Особой Ядовитости! Вот».
Став взрослым, Павел Григорьевич, разумеется, понимал, что Зоя Ивановна мало изменилась со временем, разве что стала более утончённо загонять иголки под ногти, но в воспитательных целях он старался соблюдать паритет.
— Ну и ничего с твоим Сашкой не случилось. Пропесочили и пропесочили — чище стал. А вообще я хотел тебе подарок на твоё совершеннолетие сделать, а теперь вот думаю, а стоит ли? — Павел хитро посмотрел на дочь.
— А какой?
— Не, ну если я тебе его не подарю, зачем говорить?
— Ну, папа же!
Павел смотрел на смеющуюся дочь, и его захлёстывала волна любви и нежности. Его девочка, повторение Лизы, его незаслуженное счастье.
Он засунул руку в карман и осторожно достал оттуда небольшой изящный кулон на тонкой золотой цепочке.
— Что это? Папа, что?
— Держи, — Павел бережно положил кулон в раскрытую ладонь дочери. Тонкой золотой змейкой заструилась цепочка, проскользнув между Никиными пальчиками. — Это мамин кулон. Она
Отец и дочь, не сговариваясь, перевели взгляд на стену, где с увеличенной фотографии солнечно улыбалась его, Пашина, рыжая Лиза.
Глава 7
Глава 7. Сашка
День Распределения, он же и день совершеннолетия, был едва ли не самым значимым праздником и не только среди школьников Башни. В этот день все, кто сумел проскочить чуть выше и дальше седьмого класса, доказав всем и в первую очередь самому себе, что ты стоишь чего-то большего, чем убирать за свиньями говно, полоть грядки и шить трусы, получали путёвку в жизнь. И эта путёвка была чем-то вроде последнего приговора, который лишь в крайне редких случаях подлежал обжалованию. Заветный документ, врученный под торжественные речи школьной администрации и шумные аплодисменты уже вчерашних товарищей, чётко очерчивал контуры дальнейшей жизни и привязывал человека практически до самой смерти к определённому ярусу Башни: к нижним этажам, где кому-то предстояло возглавить битву за урожай, к шумным цехам и чертежам, к вони рыбацких артелей, к ревущим лопастям турбин, к грязным и тусклым окнам, пыльным столам и компьютерам — вечным спутникам бухгалтерской гильдии, к зелёным скучным партам школьного яруса, к белым халатам и больничным запахам, и лишь немногих — совсем немногих счастливчиков — поднимал наверх к солнцу.
Конечно, учёба не заканчивалась Днём Распределения, и через пару месяцев каникул им всем опять предстояло вернуться в интернат, но уже в новом качестве, и учиться той профессии, для которой каждый из них был признан годным.
При этом День Распределения сам по себе был всего лишь торжеством, не более чем бутафорией. Настоящей кухней, где замешивалось будущее каждого конкретного человека, были неприметные будни. Маленькие дела и большие поступки, несказанные слова и громкие споры, каждый шаг, сделанный, несделанный и повернувший не туда — всё это определяло дальнейшую судьбу. И кульминацией момента было Собеседование. Именно так и именно с большой буквы. Собеседование, а вовсе не Распределение, либо расстилало перед тобой красную ковровую дорожку, либо ловко сворачивало её перед твоим носом.
Саша Поляков шёл к своему Дню Собеседования упорно, уверенно, стиснув зубы.
Кто-то плыл по течению, совершенно не заботясь, на какие скалы его выкинут волны насмешницы-фортуны, кому-то в спину всегда дул попутный ласковый ветер, а кто-то грёб, тяжело, натужно, не разгибая измученной закостеневшей спины. Саша Поляков был из последних. У него не было права на ошибку, и всё-таки он её допустил.
Сашка сидел в комнате, задумчиво разглядывая свои руки.
К дню собеседования общежитие интерната опустело: у учеников начались каникулы, и их распустили по домам. Остались только выпускники, да и те уже, похоже, почти все покинули свои комнаты и собрались в центре этажа, где располагались кабинеты, аудитории и другие общественные места. Вся жизнь сегодня кипела там, в длинных коридорах, рядом с классами, за дверями которых серьёзные и важные дяди и тёти решали судьбу подросшего поколения. Сашка представил себе переговаривавшиеся стайки подростков, взрывы смеха, дружеские и не очень тычки и подначивания. Представил, как Змея снуёт по коридорам, шипя на особо шумных. Как все затихают с её появлением и дружно прыскают от смеха, едва прямая спина наставницы скроется за углом.