"Фантастика 2025-58". Компиляция. Книги 1-21
Шрифт:
— Утречко доброе, Павел Григорьевич, — человек шагнул Павлу навстречу. Обменялся крепким рукопожатием.
— Здравствуй, Роман!
Когда-то Роман Бахтин, так звали этого человека, работал у Павла в охране, по сути, занимал то же место, что Костя сейчас, разве что был ему чуть ближе, так уж сложилось. Они оба были обязаны друг другу. Бахтин ему — своей жизнью, да и Павел в общем-то тоже… жизнью.
— Ну что? Как сам, Роман?
— Живой. Вашими стараниями.
Ну и слава Богу, что живой. И слава Богу…
Павел заметил, как Костя, охранник, бросил недовольный и оценивающий взгляд на Бахтина. Словно ревновал. Бахтин это тоже
— Ну давай, Костя, пойдём, — Павел Григорьевич кивнул охраннику.
— Домой сейчас?
Домом Костя называл его кабинет, что был на самом верху.
— Не совсем, — Павел чуть улыбнулся. — К Литвинову заглянем по дороге. Надо бы Бориса Андреевича навестить слегка. Надо бы…
— Проходи, Паша, проходи. Присаживайся.
Павел Григорьевич прошёл в кабинет, отодвинул тяжёлое кресло. Сел, обвёл комнату взглядом.
Хороший всё-таки у Борьки кабинет, выдержан в лучших традициях большого начальника, какого-нибудь партийного функционера из старых фильмов, от которых веяло древней, ушедшей под воду эпохой. В какой-то мере кабинет Бориса был уникальным, больше в Башне ни у кого такого не было. Массивный, добротный стол, удобные кресла, не холодный бесчувственный пластик — мягкая, чуть прохладная кожа, деревянные, отполированные временем подлокотники. Вдоль стен шкафы, громоздкие, скрипучие, древние. За мутным стеклом поблёскивают золочёнными корешками книги. С потолка свисает тяжёлая люстра. Под ногами мягкий ковёр.
Для большинства людей в их мире, состоявшем чуть ли не полностью из бетона и пластика, это непозволительная роскошь: шутка ли, настоящая деревянная мебель, уцелевшая ещё со времен первых поселенцев. О такой мебели заботились, беспрестанно реставрируя и подправляя. За такой мебелью охотились коллекционеры типа Бориса. Такой мебелью хвастались. Конечно, в Башне находились люди, которые категорично считали, что всему этому антиквариату место в музее, но сам Павел был более лоялен на этот счёт. Что плохого в том, что люди хранят в своих жилищах, передают из поколения в поколение какие-то — им, лично им — дорогие и памятные вещицы: потрёпанные фотоальбомы, старинные книги, лампы с выцветшими абажурами? Он с улыбкой вспомнил, как в одной из квартир-отсеков его, как дорогого гостя, усадили на старый колченогий деревянный табурет, облезлый, рассохшийся, который кряхтел и вздыхал вместе с ним, Павлом. У людей должно быть что-то своё — в этом Павел был твёрдо уверен — что-то, что связывает с Землёй, с той Землёй, о которой остались одни легенды, и именно эта связь даёт надежду, что, возможно, они, если не сами, то их дети или внуки, обязательно почувствуют однажды земную твердь под ногами. И главное — в этом Павел был тоже уверен — главное, не оскотиниться к тому времени, остаться человеком. И если для этого кому-то нужно хранить в своем жилище старый табурет, что ж… пусть…
К Борькиному кабинету это, конечно, не имело никакого отношения. Шкафы, кресла, тяжёлый дубовый стол, сверкающая табличка на двери: «Литвинов Б.А. Начальник административного управления» — это так… желание пустить пыль в глаза. Борька с детства таким был. Но друзьям принято прощать их маленькие слабости, и Павел прощал.
Он в который раз поймал себя на мысли, что ему нравится бывать в Борькином кабинете. Вот так сидеть, утопая в мягком кресле, касаться пальцами тёплого дерева, наблюдать исподтишка за другом, смотреть, как тот барабанит
Кабинеты остальных членов Совета — их было двенадцать, двенадцать тех, кто держал в руках власть над их миром — располагались чуть выше или чуть ниже Борькиного, и только вотчина Павла находилась на самом верху, под куполом, там, где были сосредоточены офисы центра управления системами обеспечения. Просторный кабинет, простой до аскетичности, Павел ценил его за удобство и функциональность. Да, пожалуй, ещё за бескрайнее небо над головой, которое позволяло не сойти с ума в этой бетонной коробке.
«Орлиное гнездо», так называла это место дочь. При мысли о дочери Павел почувствовал, что улыбается.
Борис перехватил его улыбку взглядом.
— Догадываешься, зачем я тебя позвал? — он едва заметно кивнул в сторону нескольких папок, аккуратной стопочкой лежавших по правую руку.
— Догадываюсь.
— И что прикажешь делать?
— Ну ты ж у нас вроде как глава административного управления, — усмехнулся Павел Григорьевич. — Тебе и решать.
— А не боишься, Паша, что не так чего решу. Твоя-то тоже в этом деле отметилась. В курсе уже, небось?
— В курсе, — не стал отрицать Павел Григорьевич.
Новость о том, что семеро подростков тайком сбежали и доплыли на старой списанной лодке до полуразрушенного здания, Павел узнал ещё вчера вечером. Ему позвонили из школы и сообщили, что его дочь, Ника, числится в нарушителях. Он поморщился, вспоминая голос школьной секретарши, неприятно тонкий, из тех, которые так легко срываются на визг, заискивающий, в нём отчётливо звучал страх, дребезжащий и потный. Все знали — да Павел этого никогда и не скрывал — что за дочку он растерзает любого. Но формальность есть формальность, да и нарушение серьёзное, так что Павлу обязаны были сообщить и о самой эскападе, и о том, что Ника в ней замешана.
Борис с шумом отодвинул кресло, поднялся, подошёл к окну, выходившему в пустынный коридор. Долго стоял, повернув к Павлу широкую спину.
«Паузу держит, стервец», — беззлобно подумал Павел. Нет, всё-таки Борька — артист, всегда им был.
— А вот знаешь, и решу! — Борис наконец отвернулся от окна. — Решу! Сошлю всех семерых вниз. Турнепс полоть! И пусть там поползают на коленках, пусть! Колумбы хреновы! Магелланы недоделанные! Лаперузы сраные! Плавать они захотели, вот и пусть теперь плывут вниз, грядки говном удобряют…
— Ну ты, Боря, распалился, — рассмеялся Павел Григорьевич.
— Смеёшься? А я ведь не шучу.
— Ладно тебе, Боря, — Павел погасил улыбку. — Они же дети. Что им теперь, из-за одной дурацкой выходки жизнь ломать?
— За дочку переживаешь? — прищурился Борис.
— За дочку. И за остальных тоже. Хорошие ведь ребята. Забыл, как мы сами туда в детстве плавали?
— Дураки были, — буркнул Борис.
— Конечно, дураки, — согласился Павел. — Мы были дураки, и они дураки. Дело-то молодое, мальчишки перед девчонками хвосты павлиньи распустили, ну же, Боря, а ты их за это в кутузку.