Фантазеры
Шрифт:
В Москве мама задумчиво улыбнулась, читая письмо, и ничему не поверила. Отец сказал раздраженно:
— Что делать с его фантазиями? — И озабоченно добавил: — Может, показать мальчика врачу?
Шел футбольный матч между первым и третьим отрядами. И вдруг из охрипшего репродуктора, который весь день дневалил над стадионом, донеслось:
«Сегодня, в четыре часа утра, без предъявления каких-либо претензий к Советскому Союзу, без объявления войны германские войска напали на нашу страну, атаковали
Первая мысль: диктор ошибся. А в репродукторе хрипело:
«Эта война навязана нам не германским народом, не германскими рабочими, крестьянами и интеллигенцией… а кликой кровожадных фашистских правителей Германии».
Остановился физрук лагеря — длинный Коля Полянкин. Замерла команда первого отряда. Нападающие третьего медленно, в такт доносившимся словам перепасовывались мячом. Мяч ходил точно по равнобедренному треугольнику, словно ядро, разрезая молодую июньскую траву. И голос диктора: «Наше дело правое. Враг будет разбит. Победа будет за нами!»
И тут центр третьего отряда рванул на прорыв, за ним метнулись левый и правый край. Они прошли сквозь вяло шевельнувшуюся защиту. В воротах застыл Генка Ватагин, вратарь милостью божьей. Левый крайний с ходу ударил по воротам. Мяч пролетел у плеча Ватагина, а он даже не поднял руки.
— Гол! — выкрикнул центр нападения.
— Победа будет за нами! — яростно выдохнул правый край.
Мяч, отскочив от сетки, запрыгал в воротах, словно рыба в неводе. Юрка окончательно понял, что началась война.
В Мячкове щели копали вручную, землю не вывозили и днем маскировали еловыми ветками. Казалось, у корпусов растут длинные братские могилы.
Зеленые сумки противогазов, перекинутые через плечо, носил весь лагерь. Ждали газовых атак, ждали учебных тревог.
В два часа ночи взвыли сирены. Полусонные ребята с одеялами на плечах потрусили к недостроенным щелям. Невдалеке ударили зенитки, ухнули взрывы фугасных бомб. Со свистом пошли к земле серии зажигалок. А зенитки все били и били из-за огромного горохового поля, которое принадлежало лагерю.
На той стороне поля гражданский аэродром, в лесу военный — тайна, которую свято хранил весь лагерь.
На дне щели лежали матрасы, сидеть было удобно. Но Юрка потерял противогаз и нервничал — заметят, попадет. А газов Юрка не боялся: в кармане лежал носовой платок. «Пописаю на платок и буду через него дышать. Неприятно, но терпеть можно. Говорили, страшнее всего иприт».
Вздрогнула земля, раздался грохот, и мелкие капли брызнули Юрке в лицо.
— Иприт, достаньте индивидуальные пакеты, — звонко сказала Елена Прекрасная.
— Обыкновенная вода, — сказал доктор, — пробило трубу водопровода. Кто не умылся перед отбоем, может это сделать сейчас.
Вода прибывала медленно. Елена подбирала ноги, и
После тревоги Юрка спал крепко. Подъем в лагере сыграли на час позже, отменили утреннюю линейку, и сразу после завтрака все пошли в лес искать зажигалки. Там уже окапывали небольшие пожары колхозники и работницы с ткацкой фабрики. Но зажигалок было так много, что работы хватало на всех.
Пробив кроны деревьев, они врезались в землю и, как правило, зарывшись мордой в грунт, гасли сами, но иногда от них начинали тлеть корни и мох. Тогда зажигалку вытаскивали за стабилизатор, забрасывали бомбу и тлеющую нору свежей землей.
В стороне от протоптанных тропинок, где дугой согнулась старая береза, росли две сосны, плотно прижавшись друг к другу. Недалеко от них огромный муравейник, сеть узких дорожек — настоящие муравьиные автострады. Юрка часто бывал здесь и, глядя на муравьев, думал про жизнь этого огромного города.
Сегодня, проскользнув под дугой старой березы, которая давно перепутала, где земля и где небо, Юрка замер — прямо в середину муравейника вошла зажигательная бомба. Муравейник тлел внутри, и муравьи сновали в разные стороны.
Небо было чистое, безоблачное. На нижнем высохшем суку толстой сосны висел Юркин потерянный противогаз.
Муравьи метались по муравейнику. Это был первый искалеченный войной дом, который увидел Юра.
Лагерь вернулся в Москву. Родной подъезд. Рядом большой деревянный ящик с желтым песком. На нем, как выгоревшая на солнце пожухлая трава, брезентовые рукавицы.
В комнате на всегда блестевшей поверхности буфета и пианино — пыль. В коридоре нет бабушкиного зонта. Институт тети Маши эвакуировали в Новосибирск, и бабушку уговорили уехать.
Вечером завыла сирена тревоги. Заголосил Пушок. Юра стоял у входа в бомбоубежище, готовый гасить зажигалки. Грохотали зенитки. И вдруг откуда-то, с самого верха, прорываясь сквозь этот грохот, донесся нарастающий свист.
Фугаска, заканчивая свою смертельную параболу, ударила в соседний пятиэтажный дом. Земля качнулась. Люди в бомбоубежище повалились друг на друга. Юра рванул мимо дежурного. По небу шарили прожекторы. С крыши Дома полярников била зенитная батарея.
В соседнем доме зиял проем чудовищной красной кирпичной арки. Три нижних этажа вырвало взрывом. Это было как театральная декорация — дом в разрезе. На третьем этаже на узенькой площадке прижалась спиной к стене женщина в белой ночной рубашке. Над ней раскачивался желтый обнаженный маятник огромных старинных часов.
Через несколько дней следующая бомба угодила в церковный двор, другая в бывшее немецкое консульство. Ходили слухи: немцы бомбят его специально, чтобы уничтожить секретные документы. Но дело было не только в этом. Улица Воровского была почти последним рубежом перед немецкими самолетами, рвавшимися к Кремлю.