Фантазеры
Шрифт:
Асфальт сух, светит солнце. Стоит прохладная осень. День просторен и задумчив. В такие дни уроки в школе кажутся нелепыми, но школы не работали, и уроков не было.
На правой стороне улицы, у магазина игрушек, Юрка остановился. Ветер холодил затылок. За стеклянной дверью качалась картонка: «Открыто». Юрка толкнул дверь.
Магазин пуст, ни покупателей, ни продавцов, ни кассиров. На стене горны, на полках круглолицые барабаны. Оправа от входа перешептываются лупоглазые куклы с льняными волосами. А налево на полках и
Юрка подошел, посмотрел на стройную шеренгу знаменосцев, на стремительных мотоциклистов, на грозные ряды солдат и командиров и спросил негромко:
— Вы им поможете?
— Поможем, — пообещали солдатики.
И Юрка подумал о тех, на грузовиках, кто без знамен и барабанов с маузерами и гранатами летел навстречу одетому в броню врагу.
— Папа, где ты? — спросил Юрка беспомощно.
А отец в это время с деревянной кобурой маузера, с двумя противотанковыми гранатами на поясе, с «лимонками», рассованными по карманам пиджака, выпрыгнул из кабины грузовика и негромко скомандовал:
— Становись!
«Вись» — отозвалось шоссе. «Вись» — повторили сосновый лес и стекла маленькой избушки. Тяжелой дверью поскрипывал ветер, на веревках в такт покачивалось белье.
— Становись, — дублировали команду командиры, и люди встали, врылись, вросли в землю вдоль узкой асфальтированной артерии, перегородив ее завалами из стройных вековых сосен.
А новенькие зеленые грузовики, совсем недавно дособранные на неподвижном конвейере ЗИСа, бойцы отвели в лес и забросали ветками.
Здесь, на пригородном шоссе, бойцы коммунистического батальона четыре дня держали оборону, пока регулярные части не сменили семь человек, оставшихся от батальона.
Через неделю пятнистая «эмка» остановилась у подъезда. Отец. Прыгающая щека, глаза красные, с лопнувшими сосудами. Высокий майор что-то объяснял матери.
Десять дней Юрий писал отцу на грифельной доске обо всех событиях внешнего мира, а отец неподвижно лежал на спине и читал молча. А потом, обманув бдительный контроль мамы, отец уехал на завод.
И опять жизнь покатилась по той странной колее, которую прокладывала война. И опять родителей сутками не бывало дома. Юрка охотился за медью и сдавал ее в фонд обороны. В ход шло все: старинные сковородки, бронзовые статуэтки из разрушенных квартир.
Он целыми днями бегал по городу за воинскими частями, чтобы хоть что-нибудь поднести, поддержать, почистить, испытывая полное равнодушие к воздушным тревогам, и неожиданно где-нибудь включался в игры об стеночку и в жестку. Вечерами были дежурства. Лифты перестали работать. И, если где-то светится угол окна, он стремительно бежал по лестнице.
И в этот привычный быт вступил ноябрь сорок первого года. Седьмого по улице Воровского, сломав привычные маршруты, прошел полк.
Он шел мимо опустевших посольств и притихших
И люди на тротуаре вытягивались. Коля Картонов сказал шепотом:
— Ну теперь они дадут немцам жару.
Немцы откатывались от Москвы, но эшелоны с эвакуированными заводами еще уходили на восток. Там, на востоке, им предстояло стать арсеналом фронта.
Эшелон второй месяц идет на восток. Нары в теплушках, раскаленные «буржуйки». Ведра с баландой, Пушок, повизгивающий во сне. Отец мотается по платформам с оборудованием завода.
Долгое стояние на берегу Волги около Ульяновска. Через мост идет эшелон с войсками. На платформах под брезентом угадываются хоботы орудий, изредка громады танков.
А потом неделю подряд Юра не видит ничего, кроме шершавых досок над головой. Капля смолы, выступившая около сучков, боль, стиснувшая виски. Потом, закутанного в одеяло, его везли на салазках. Качалась белая метель, качались белые халаты. Резанул уши жуткий мамин шепот: «В инфекционное не отдам!»
Когда Юрка пришел в себя, мать метнулась на станцию. Ей осторожно ответили: эшелоны, наверное, до утра простоят на той стороне Волги. Но через мост несколько суток движение будет в одну сторону — к фронту. Волга только что стала, машины по льду еще не ходят. Пешком можно попробовать, километра два всего, но в темноте не увидишь полыньи. Однако утром эшелоны могут уйти…
Опять заскрипели салазки. Мгновенно стемнело, в небе яркие чистые звезды. С высокого обрыва кажется, до того берега как до звезд. Юрка хотел встать и не смог. А мороз крепчал, и снег скрипел, ломаясь под санками. По утоптанной колее спустились к реке. Белое полотно Волги. Мать скомандовала себе:
— Надо идти. Ты, Юрка, не трусь, мы перейдем, мы догоним наш эшелон.
Мать еще раз посмотрела на ледяное поле. Два луча света вынырнули из-за спины, взвизгнув тормозами, рядом остановился грузовик.
Хлопнула дверь кабинки, два человека спрыгнули на снег и быстро исчезли в темноте. Через несколько минут две черные фигуры, одна высокая, другая поменьше, появились в свете фар. Мать сделала шаг вперед:
— Товарищи, вы на другую сторону? Подбросьте нас.
— Лед непрочный, нырнуть можно, — задумчиво ответил высокий. — У нас служба, а вам рисковать ни к чему.
— Сын заболел, и мы от эшелона отстали. Ни денег, ни карточек. А эшелон до утра на той стороне.
Невысокий сдвинул ушанку со лба: