Фантазеры
Шрифт:
Мимо ковров, мимо телег катилась жизнь воскресного базара. Цыганка подошла, посмотрела на Батю в упор, потом перевела взгляд на Юрку. В разрезе шали только черные глаза:
— Сначала помучаешься, потом счастливым будешь.
— Хорошо, хоть на потом счастье пообещала, — пробормотал Юрка.
— Красивая, — сказал Батя.
— Ты художник, тебе виднее, только как ты разглядел под шалью?
— А ты посмотри, как идет.
Ковры разбирали быстро. Остался последний, без лебедей, на любителя: длинная дорожка зеленого сада, и
Солнце нагрело стену, и от нее шло тепло. Юрка стоял, острозаточенной самодельной финкой с наборной рукояткой обстругивал тонкий прут и думал, как вечерком они заберутся с Володькой подальше в лес. А может, подойдут Динка и Галка. С горы послушаем, как засыпает поселок, а то двинем на танцы, посмотрим, как танцуют пары, то стремительные в вальсе, то страстные в полузапрещенном фокстроте.
Неожиданным диссонансом резкий крик:
— Шалаву, держите шалаву!
— Сперла! Держи ее, держи!
— Что сперла? Какая?
— Да бей их всех, чумазое племя!
Казалось, базар превратился в огромную танцплощадку, на которой сразу танцевали и вальс, и фокстрот, и гопак. Пестрые косынки то взлетали над толпой, то исчезали в бешеном круговороте.
Метров тридцать отделяло мирно жующих лошадей от смерча, гулявшего по базару. И вдруг пестрое тонкое существо рванулось к телегам, мелькнули два знакомых отчаянных глаза. Еще не понимая, что делает, Юрка финкой резанул веревку, освобождая серую кобылицу, впряженную в щегольскую бричку. Прыжок — Юрка в бричке.
— Сюда!
Повинуясь этому яростному «сюда!», Батя влетел следом. Лошадь, выворачивая оглобли, попятилась назад.
— Давай, ты! — снова крикнул Юрка.
Пестрая фигурка повисла на задке. Толпа на мгновение замерла, потом сразу заголосили:
— Лови!
— Держи!
— Мать твою…
Лошадь рванулась вбок, толпа шарахнулась, и бричка вылетела на улицу. Юрка протянул руку:
— Влезай!
Пестрый комок перевалился на сиденье. Первый поворот, второй…
— Держи!.. Угнали!..
Батя резко натянул вожжи, лошадь захрапела, встала. Батя обернулся:
— Сматываемся по-быстрому. Лошадь к телеграфному столбу прикантуем.
Доватор спрыгнул на землю, скомандовал:
— Быстро!
Девушка сжалась.
— Да ты не бойся. Нам уматывать надо. Лошадь чужую уводить нельзя же.
— Я не боюсь, только юбка разорвана.
— Скорей, автобус идет.
Задняя скамейка автобуса сгодилась для небольшого совещания.
Юрке страшно хотелось выглядеть небрежно-независимым, но непроизвольно подскакивает коленка. Сейчас он ни за что бы не согласился все начать сначала.
Из-под платка выглядывает один глаз. На повороте автобус кидает в сторону, платок сбивается, и появляется второй глаз, вернее, ломаная бровь да покрытая синевой вспухшая щека, глаза не видно. Нелепо согнута рука. Вся девушка как ломаный камыш, в который с разгона ввалилась широкобокая плоскодонка.
— Где твои сейчас? — спросил Батя.
—
«Вся она словно камыш, помятый тяжелой лодкой», — снова подумал Доватор и вслух:
— А если ее пока на озеро отвезти? В лодке девочка отлежится слегка. И станция под боком.
На дно широкобокой лодки Юрий положил пахучий лапник, сверху прикрыл его прошлогодним чуть прелым сеном. Девушка лежала под сосной на старом прогоревшем у костра одеяле. Закат алел над синевой гор, неотделимый от неба и сосен.
Вечер был еще теплым, воздух застыл неподвижно. Когда Юрий проходил по берегу-к лодке, ему казалось, что пролегла невидимая черта между духотой и прохладой. Юрий присел на одеяло и медленно сказал:
— Скоро приедет Батя, привезет лекарства и всякую кормежку. Поедим, тебя в лодку уложим и перебросим на другой берег. Там станция рядом.
Черный глаз недоверчиво и зверовато покосился на Юрку. Юрка поежился и подумал: «Она напрочь мне не верит».
— Сюда, сюда, Лена, — раздался голос Бати, и, спрыгнув на подушку мха, он протянул руки кверху. Лена скользнула вниз и неловко шлепнулась рядом с Батей.
— Отяжелела, — сказала Лена негромко и присела передыхая.
Нет, Лена не отяжелела, она при дяде Коле даже потолще была, и движения плавнее были. А стала как угловатая девочка.
— Удивился, рыцарь, откуда я? Покажи-ка хирургу принцессу заморскую. Вот это да! Вовка, спиртовку из сумки, шприц прокипяти и марш отсюда.
— Ну вот и все, — сказала Лена, споласкивая руки в озере. — Красавице вашей теперь покой нужен. Обеспечишь, Юрка?
— Обеспечу.
— Ну молодец. Смотри, про Галку не забудь.
«Я про нее всегда помню, а она…» — грустно подумал Доватор.
Стемнело мгновенно, словно упал огромный занавес. На носу лодки, покрытом асбестом, разожгли костер. Батя и Доватор разом опустили весла. Лодка плавно пошла вперед и, казалось, повисла между небом и землей.
— Лена — это человек, — медленно произнес Батя. — Я у нее бинт попросил, а она сразу, что и как. Послушала, говорит: «Врач всегда врач. А история романтическая. Молодец Юрка». Так она со мной и поехала.
Медленно и мерно ходят весла. Белеют освещенные луной островки. Вдалеке узкой лентой желтых окон прошелестел поезд.
Через два часа лодка ткнулась в песок.
— А она все спит и спит, — негромко вздохнул Батя. — Ты посиди, а я пойду на вокзал, посмотрю табор. Потом будить будем. — Батя поднялся, забелел майкой над берегом и растворился в темноте.
Вода молчала. Доватор потер ладони, массируя набрякшие мозоли, посмотрел в глубь лодки, там было черно и пусто. Доватор наклонился ниже, и неожиданно у самой щеки чуть слышно прошло легкое дыхание. Девушка лежала, свернувшись в клубок маленьким беззащитным щенком. Юрий расправил плечи, гордо поднял голову.