Фантазии женщины средних лет
Шрифт:
Интересно, что один мой приятель заспорил со мной, он, видимо, подозревал меня в высокомерии, не понимая, что сострадание может быть не конкурирующее, а равноправное. Но я и не думал его убеждать, я задумался о другом. «Кто же не вызывает во мне жалости?» – спросил я себя.
И понял: лишь те немногие, которые руководят судьбой. Не судьба завлекает их в свое плавное, затухающее течение, а они решают, когда повернуть в сторону, когда приостановиться, а когда рвануться вперед. И не то чтобы они были как-то особенно счастливы и в процессе, и часто в результате, но мне не жаль
Про меня ли это? – думаю я. Наверное. Я всегда делала лишь то, что хотела и считала нужным. Это Стив открыл во мне страсть и ощущение собственной силы, без него я бы по-прежнему предназначала себя для того, чтобы доставлять удовольствие другим. Что же было в нем особенного, чего не было в других? Я уже тогда думала об этом и однажды спросила его, но он сам тогда точно не знал, он лишь пожал плечами, догадываясь.
Был вечер, мы лежали еще потные, почти безжизненные на такой же потной и такой же безжизненной простыне и к нам только начинал приходить дар речи, взглядов и расслабленный дар движений
– Что же это такое? Почему это так? – спросила я – Вроде бы в тебе ничего особенного нет, но почему же я безумно сильно чувствую тебя?
Он не ответил, а может быть, и не знал ответа и пожал плечами. Мы молчали, хотя и не молчание это было вовсе, просто паузы в такие минуты становятся эластичными, они словно накапливают в себя время, набухают от него
– Может быть, ты любишь меня? – наконец предположил Стив.
– Слишком просто, – сказала я и, чтобы наверняка вывести его из уверенной устойчивости, добавила:
– Мало ли, кого я любила.
Конечно, он знал, что я до него никого не любила, я сама ему рассказывала. Стив повернул голову, и я увидела его глаза, похожие сейчас на две океанские впадины. Нет, мне не понравилось сравнение, слишком истертое, не для такого ощутимого взгляда, в который легко можно было погрузиться и пропасть.
– Наверное, энергия, – только и сказал он, мой родной, мой такой бесконечно родной сейчас.
Я блаженно улыбнулась, так мне стало свободно и хорошо. К телу стала возвращаться жизнь, и я уже знала, что в результате ее окажется больше, чем до того, как она, казалось, исчезла вообще.
«Энергия, – подумала я, – а ведь он прав. В нем действительно есть какое-то физически ощутимое поле, которое я научилась воспринимать. Впрочем, научилась ли? Может быть, я всегда умела, просто нужно было найти человека, несущего эту энергию».
– Помнишь, как мы поцеловались в первый раз, тогда, в парке.
Я не ждала, что он ответит, я по-прежнему говорила для себя, для своей памяти, для своего удовольствия, но он сказал:
– У тебя были чуткие губы. – Он замолчал, я уже хотела спросить ревниво: «А сейчас другие?», но промолчала. – У тебя все тело было чуткое.
– Откуда ты знал про мое тело? Он пожал плечами.
– А сейчас другое? – все же спросила я.
– Сейчас другое. Более животное. Жадное.
– Это плохо? – спросила я.
– Нет, не плохо. Только опасно. Это было смешно.
– В чем опасность? Для кого? – засмеялась
– Для тех, кто рядом с тобой. – Он задумался. – И для тебя тоже, наверное.
– Так ты боишься меня?
– Нет, пока нет.
Я поняла, что он тоже улыбнулся.
– Что это за энергия, Стив? – спросила я.
– Энергия? – Он задумался. – Это энергия желания. Я всегда хочу тебя, и это порождает энергию. И она направлена только на тебя, и только ты можешь ее распознать. Это то, что называют химией.
– Да, да, – согласилась я, – все так и происходит. Ты чувствуешь, что я тебя хочу, даже на расстоянии, даже когда я тебя не касаюсь, это в воздухе и направлено только на тебя. А я чувствую, что такая же энергия исходит от тебя, и энергия каждого из нас усиливает энергию другого.
«Конечно, – подумала я, – это как снежный ком, и интересно, что бы случилось, если бы мы периодически не оказывались в постели и не разряжали эту энергию? Интересно, что бы произошло тогда? Наверное, что-нибудь не выдержало и разорвалось. Что бы это могло быть? – Я уже просто хулиганила. – Ну, у него-то понятно, хотя не дай Бог, конечно, но что может разорваться у меня?»
– Это вопрос? – сказала я вслух, и он ничего не понял.
– Что за вопрос?
– Что у меня может разорваться от напряжения?
Большего ему не надо было объяснять, может быть, и коряво, но он все же умел пробираться по строчкам моей фантазии. «Фан-та-зии», – зачем-то проговорила я про себя по слогам.
Он усмехнулся.
– Разорваться, говоришь, – он опять усмехнулся. – Она не может.
Мне показалось забавным, что он так безличен, еще двадцать минут назад у него было для «нее» множество имен и все неожиданные, а сейчас от этой сытой расслабленности уже ни одного не осталось. Я покачала головой, но все равно получилось так, что я потерлась щекой о его плечо.
– Нет, – согласилась я, – никак не может. От напряжения уж точно. «Она», – я выделила это слово, пусть ему будет стыдно за такое обезличивание, – эластичная.
– Эластичная, – повторил за мной Стив, благодушно соглашаясь.
– Голова может, – предположила я.
Я увидела его лицо, значит, он повернулся ко мне, и глаза оказались так близко, что я не выдержала и вцепилась зубами, впилась в его тело, не выбирая место, в первое, что попалось. Это был безумный, неуправляемый порыв, я даже испугалась на секунду, что не смогу удержаться, так сильно хотелось внутрь, в плоть. Но я все же остановила его и с трудом разжала зубы, а потом удовлетворенно посмотрела на сразу покрасневшие глубокие рубцы на его коже.
– Полегчало? – с пониманием спросил Стив, но я уже снова лежала головой у него на плече, непонятно откуда возникший заряд почти весь вышел, и, чтобы выдавить из себя его остаток, я сказала куда-то в воздух:
– Как же я люблю тебя!
– Ты все-таки дура. Ты меня когда-нибудь прокусишь. Я улыбнулась, голос Стива был полон безразличия, если Бы я даже и прокусила его, он все равно бы не заметил.
– Конечно, моя голова может разорваться, если что-нибудь произойдет не так. Запросто возьмет и разорвется, – повторила я.